Ревизор: возвращение в СССР 35
Шрифт:
– Почему это я дискредитирую? – слегка опешила от ее напора Ирина Леонидовна, растеряв весь боевой задор. – И вы кто такая вообще, чтобы мне указывать?
– Я нормальный взрослый человек, знающий, как надо себя вести и умеющий общаться с другими людьми. А вы, голубушка, свои манеры, видимо, дома забыли. Предлагаю вам прогуляться, поискать их. Дамам в нашем возрасте без них никак нельзя.
Говорила наша няня все это вроде тихо и спокойно, но от тембра и интонаций в ее голосе аж мороз по позвоночнику шел. Сразу напомнила мне тетю Дилю. Вот никак не татарка, а похожи по
– Вы мне не указывайте, – заявила Ирина Леонидовна совсем уж неуверенно и, не найдя поддержки во взглядах никого из окружающих, устремилась к подъезду, гордо вздернув подбородок.
Н-да! Печаль. Похоже, отношения с соседкой совсем испорчены. Я обернулся, все еще расстроенный произошедшим, и искренне поблагодарил Валентину Никаноровну за поддержку.
– Ну что вы, Павел, все в порядке. Извините меня, что вмешалась, но эту особу нужно было привести в чувство, пока она детей не напугала. А вам это делать было совершенно не с руки. Вы молодец, что сдержались. С женщиной должна по возможности разбираться женщина. К тому же вы существенно моложе ее. Начни вы с ней спорить, оказались бы в заведомо проигрышной позиции.
– Согласен с вами и еще раз спасибо, – благодарно кивнул я.
Осознал, что проникаюсь уважением к нашей няне все больше и больше. Ну, Виктория Францевна, чувствую, еще не раз буду поминать вас добрым словом за такую рекомендацию.
Валентина Никаноровна кивнула мне и спокойно пошла с пацанами на горку, словно ничего и не произошло только что. Родька держал для моих пацанов всегда место в очереди. А я встретился взглядом с Загитом. Он стоял с виду совершенно невозмутимый, только в глазах черти плясали.
– Во дает наша няня, – тихонько сказал, подойдя к нему, – и, главное, никаких повышенных тонов, ни одного грубого слова…
– Ну как ни одного, а «голубушка»? – ухмыльнулся Загит.
Посмотрел на него с недоумением.
– Ты просто с ней редко общаешься, – начал мне объяснять тесть, – имей в виду, если она называет кого-то «голубчиком» или «голубушкой», значит, ругается, причем сильно. Слышал я пару ее телефонных разговоров как-то… Я же с ней чаще дело имею, когда с детьми помогаю, уже выучил ее выражения. А вообще, золотая женщина, тут не поспоришь… И характер – кремень.
***
Москва. Квартира Мещерякова.
Чара стоял перед шефом и рассказывал, эмоционально размахивая руками:
– Да не знает Дружинина о нас ничего. Вот вы видели когда-нибудь индюка в деревне?
– К чему ты это? – недоумённо спросил у него Мещеряков.
– Вот эта баба очень похожа на такого хорошо откормленного породистого индюка. Ходит с таким самодовольным видом, как будто она царь земли. Лезет в любое дело, касается её оно, не касается, но сугубо для того, чтобы поскандалить, и кого-нибудь припереть к стенке. Я так понял, чисто для развлечения. Она прёт как танк, не стесняясь наматывать чужие кишки на гусеницы. Она ничего не копает против нас, она просто каждый день получает огромное удовольствие от того, что делает максимальное количество людей вокруг несчастными.
Мещеряков
– Не знал, что ты способен так гладко описывать самодуров. Но да, хотелось бы, чтобы сказанное тобой было верно. Удалось просмотреть ее бумаги?
– Конечно. Вот, кстати, ещё признаки, что она ничего не опасается. Один из ящиков стола можно запереть на ключ. Но она никогда его не запирает. Я каждый вечер после того, как она уходит, дожидаюсь, когда из окна вижу, как она проходит проходную, и перелопачиваю всё, что у неё есть и в столе, и в шкафах. Мало ли что написала и положила, пока я бегаю по её поручениям по всему заводу.
– А что за поручения? – спросил его Мещеряков.
– В основном совершенно бестолковые, – махнул рукой Чара. – Ношу различные бумажки, которые того не стоят, с места на место. А, и первым делом отправила меня обнюхивать рабочих с утра на проходную. Не пахнет ли от кого-то спиртным?
– И как, пахло?
– Ясное дело. Это же заводские работяги. Но ей сказал, что не пахнет. Она так презрительно поджала губы и сказала что-то про мужскую солидарность. Теперь по утрам уже сама ходит их обнюхивать.
Мещеряков развернулся к Кудрявцеву.
– Ну а ты Макс, что скажешь? Согласен с Чарой? Все у нас в порядке, Дружинина не роет против нас?
Пожав плечами, тот ответил:
– Никаких гарантий дать не могу, но похоже на то. Она при мне никого не расспрашивала о том, что может нам проблемы создать. И у других работяг аккуратно выяснял – ничего такого. Она вообще мало спрашивает, больше приказы отдает. Комиссар в юбке.
– Ладно, теперь ты, – повернулся Мещеряков к Панкову.
– Да я как все… Подтверждаю, – почесав затылок, сказал Паня. – Что ничего она не копает. Ругается на всех, злит людей, стращает их и удовольствие от этого получает. Работяги ее люто ненавидят. Работай я там на самом деле, уже бы тоже нервно на нее смотрел.
– Ну и твое мнение, Лев Егорович, – спросил он зама.
Спиридонов, кашлянув, сказал:
– Ничего компрометирующего мы не нарыли. Ни на заводе, ни следя за ней по дороге на работу и с работы. В свободное время бегает по магазинам, ни с кем подозрительным в парках и около статуй не встречается. Наши возможности, увы, сильно ограничены.
Кивнув, Мещеряков задумался. Достаточно ли этого, чтобы идти к Захарову?
– Отпусти ребят, я кое-что еще скажу… – неожиданно сказал его заместитель.
Парни не обиделись, что Спиридонов не хочет посвящать их в свои секреты. Напротив, обрадовались, и поспешно ушли. Дождавшись, когда хлопнула дверь, Лев Егорович сказал:
– Последний вариант, что остался – в квартиру ее залезть. Порыться там в бумагах, нет ли чего. Но на это ты должен просить санкцию у Захарова. Дело скользкое, он должен быть готов через милицию помочь, если что не так пойдет…
***
Диана и Фирдаус купили билеты в Рим на вечер, и, вернувшись домой, тут же заказали звонок к Тареку, зная, что в это время он обычно всегда в офисе. Телефонистка уже знала, что с этого номера звонит иностранный гражданин и быстро их соединила. Отец очень обрадовался, услышав голос сына.