Ревизор: возвращение в СССР 36
Шрифт:
Замдекана с признательностью улыбнулась мне, благодаря взглядом, что я нашел способ при всех сделать подарок так, чтобы не светить наши особые отношения. А так – издалека не видно, что я там за книгу передал ей. Может быть, какой-нибудь жутко занудный учебник, который замдекана велела мне изучить летом…
Дальше забравшийся на трибуну мужчина, даже не представившись, начал рассказывать, насколько для советского государства важно, чтобы члены московской делегации достойно представили столицу в Берлине. Пропускал это мимо ушей – меня не надо накачивать, я и так готов достойно представить столицу.
То и дело по рядам передавали листки с напечатанными фамилиями, возле своей нужно
Еще раз пробежавшись по нему глазами, спросил Эмму Эдуардовну:
– А мне где расписываться? В этом списке меня нет.
Взяв листок и убедившись в этом, она прошипела что-то нелестное в адрес методистов деканата. Мол, откуда они взяли это старье. Затем, вытащив из сумочки ручку, прислонила листок бумаги к сиденью перед ней, решительно вычеркнула одну из фамилий, и написала мою.
– Вот здесь распишись. Ты поедешь вместо доцента Еремина.
Сидевший рядом с ней с другой стороны мужик с растрёпанной бородкой клинышком тут же встрепенулся.
– А что, Еремин с нами не поедет, получается?
– Да, Василий Петрович, – напряжённо улыбнулась ему Эмма Эдуардовна.
– А за какие заслуги вместо него едет этот молодой человек? – не унимался бородатый.
– А это вы, Василий Петрович, можете лично спросить у нашего ректора, при желании, – ядовито улыбнувшись, сказала ему замдекана.
Василий Петрович умолк, но продолжил искоса кидать на меня злобные взгляды. От таких борщ прокиснуть может…
Ну, вот еще новое дело! – скептически подумал я, – мало того, что мне эта поездка нафиг не упала, так еще из-за того, что ректор меня пропихнул, какой-то доцент не поехал. И судя по реакции этого с бородкой, не он один будет очень этим недоволен.
Казалось бы, что мне с того? На моей стороне ректор, Эмма Эдуардовна и Захаров. Можно надувать щеки и посвистывать, глядя на недовольство рядовых преподавателей. Был бы молодой и зеленый, так бы и думал. Но я-то мужик опытный, и знаю, что такое недовольство коллектива в отношении кого-то, кого так выделило начальство. Много что может произойти неприятного, если из-за этого сложится негативное отношение ко мне у преподавательского корпуса… Это, мать его, МГУ, тут очень умные люди работают, которые могут много всяких пакостей придумать! К примеру, зачетка, переданная преподавателю, может внезапно потеряться, и бегай потом, восстанавливай. Да мало ли что еще сообразят, если невзлюбят… Поэтому предпринял маневр, чтобы показать этому Василию Петрович, который этот листок подписал сразу за мной, следовательно, он работает у нас на факультете, что я человек подневольный, и в Берлин отнюдь не рвусь.
– Может, мне, Эмма Эдуардовна, все же как-то удастся не поехать в этот Берлин? – спросил я замдекана, – пусть бы этот доцент Еремин и ехал! А?
Глаза Эммы Эдуардовны пыхнули вначале возмущением, мол, чего это я заново старую пластинку завожу. Но потом она явно сообразила, что я затеял. Поняла, молодец, мою задумку. И подыграла мне, сказав громко:
– Нет, Павел Тарасович, в третий раз вам говорю – воля ректора закон. Терпите, пока вы наш студент. Хочет ректор, чтобы работник Верховного Совета и корреспондент «Труда» ехал от нашего факультета – значит, надо ехать. Скорее всего, он хочет, чтобы вы статью написали по итогам этого визита, да и по радио тоже выступили и рассказали о своем участии в делегации от МГУ. А брат вас простит, это уважительный повод не приехать на свадьбу.
Василий Петрович сразу как-то пообмяк и утратил ко
Глава 6
Москва, МГУ
Вырвался из актового зала МГУ только спустя полтора часа. В основном это время организаторы встречи потратили на всякую болтовню, по делу было очень мало информации.
Сегодня по линии «Знания» я выступал в исполкомах четырех районов Москвы. Официальная тема была «Концепция развитого социалистического общества». Готовился выступать по ней, но оказалось, что и здесь Ионов рассказал про мою журналистскую работу, так что в двух случаях выступал по официальной теме, а в двух – попросили рассказать, как я дошел до жизни такой – журналистской… Независимо от темы, получил везде щедрые дары. Сами исполкомы, конечно, ничего не производят, так что это были наборы из продуктовых пайков довольно высокого класса. И баночки с красной икрой, и консервы с ветчиной, и колбаса сыровяленая, ну и коньячок – все, как полагается.
Решил сразу заехать к Ионову и поблагодарить его за тщательный подбор мест для чтения лекций. Он оказался на месте. Я прихватил с собой пару пакетов с исполкомов, так что сразу ему и вручил. Он был растроган. Пригласил присесть, немного поговорили.
– Сковородка прибегал вчера. Он сейчас с другим лектором ездит по области. Жаловался, что и половины нет того успеха, что у тебя был, Павел! – сказал он. – А человека возит заслуженного, отставник МВД, полковник, кандидат исторических наук…
– Ну, тут уже как у кого получается, – развел я руками.
Не скажешь же ему, что не знай я будущего, и не имей огромного опыта жизни в двадцать первом веке, вряд ли бы мои выступления имели бы и четверть того успеха, что есть сейчас. А так-то ясно, что я человек нестандартный для этого времени, многое вижу иначе, и умею это передавать в своих выступлениях. Конечно, людям интересно…
Осталось мне с Ионовым поработать несколько дней всего. Скоро уже и в Берлин. Договорились, что деньги мне за выступления перечислят по почте в конце августа, а то я же буду в разъездах, мало ли не смогу забрать, и их обратно в бухгалтерию вернут. Сумма выйдет внушительная по советским временам, забирать ее на почте под пристальным вниманием очереди будет тоже интересно. Откуда деньги пришли, там не оглашают, так что, наверное, все будут думать, что студенту родители из провинции прислали денежек на жизнь и учебу в Москве. И родители явно при деньгах, даром что провинциалы…
Пока был у Ионова, на улице зарядил мощный ливень.
– Промокнешь, пока до машины добежишь, – сказал он, – давай я чайку сооружу. И откроем, что там принес, перекусим.
Я даже ничего словами не успел сказать, как мой живот выдал восторженную трель. Ну да, беготня по исполкомам, сразу перед этим МГУ. Пообедать не получилось. Ионов рассмеялся и достал кипятильник.
Посидели полчаса, перекусили ветчиной с хлебом и поболтали под барабанную дробь дождя по подоконнику. Защиту от звука нынешних окон с будущими в двадцать первом веке не сравнить, ливень очень сильно шумел. Но было что-то в этом приятное, хотя разговорить и приходилось громко, чтобы услышать собеседника. А когда ливень начал стихать, приоткрыли форточку, и насладились свежим воздухом. Как вкусен воздух во время дождя...