Ревнивая лампа Аладдина
Шрифт:
Вот показались ряды медников, и Рашид отправился к отцу. Аладдин вспомнил, что и у него на базаре есть дело. Матушка, конечно, отпустила его, но ведь травы для барашка все равно надо купить. И юноша повернул направо, к лавкам зеленщиков. Оглушительные ароматы трав и специй смешивались с запахами запекавшихся овощей, что готовили кухари для нерадивых хозяек. Ведь даже если женщина и не умеет колдовать у очага, она все равно мечтает накормить свое семейство необыкновенным лакомством. Вот для таких хозяек и старались зеленщики и мясники, пекари
Показалась лавка одноглазого Хасана. Конечно, вид его мог испугать только самых маленьких детишек. Весь базар знал, что сердце у этого старика золотое, а зелень, которую он продавал уже не один десяток лет, самая лучшая, самая свежая и ароматная.
– Да хранит Аллах милосердный тебя, о Хасан-зеленщик!
– Здравствуй и ты, юный Аладдин, сын мастера Салаха! Что привело тебя сюда?
– Моя матушка попросила купить трав, чтобы вечером запечь седло барашка. Она сказала, что только тебе доверяет она выбор зелени для этого прекрасного блюда!
– Льстец! Фатима и сама великая мастерица, она прекрасно знает, какие травы идут к какому блюду. Но раз она послала тебя, то…
Кряхтя, высокий сухощавый старик поднялся и принялся неторопливо выбирать зелень. Пучок в его руке все рос.
– Быть может, уже хватит, достойный Хасан? Ведь это уже целый букет!
– Не торопись, мальчик. Для такой прекрасной хозяйки, как твоя матушка, любой букет будет мал!
Закончив, одноглазый Хасан уложил огромный пучок, источавший головокружительные ароматы, в плоскую плетеную корзинку и протянул ее Аладдину.
– Кланяйся почтенной Фатиме, мальчик!
– Благодарю вас, о глава всех зеленщиков! – сказал Аладдин, протянув Хасану несколько монет.
– Вырос мальчик, вырос… – пробормотал Хасан, вновь усаживаясь у входа в свою лавку.
Теперь Аладдин был свободен. Но зелень все же следовало отнести матери. С этой смешной корзинкой юноша чувствовал себя неуютно. «Как девчонка! Только бы не увидел меня кто-то из знакомых!»
И Аладдин отправился домой. Солнце палило с безоблачного неба, народу становилось все больше. Хозяйки и купцы, подмастерья и просто любопытные… Как ни торопился юноша покинуть шумные базарные ряды, быстро пробиться сквозь толпу был не в силах. Он проталкивался, стараясь не смотреть по сторонам, но все же не смог не поднять глаз, когда рядом с ним раздался мелодичный смех и высокий голос произнес:
– Смотри, Софи, какой усердный юноша! Хотела бы я, чтобы у меня был такой красивый слуга!
Аладдин вскинулся, чтобы дать достойный ответ зацепившей его наглой девчонке, но слова застряли у него в горле.
Перед ним стояла вчерашняя красавица. Та, которую он увидел тогда в полутьме у полуденных городских ворот. Сейчас, купаясь в сиянии солнца, незнакомка была еще прекраснее. Изумительную красоту не мог скрыть тонкий газ покрывала, небрежно накинутого на голову. Рядом с красавицей по-прежнему была светловолосая служанка.
– Да хранит Аллах милосердный
Красавица рассмеялась.
– Здравствуй, юноша!
– Да простит мне Аллах такую дерзость, красавица… Но смею ли я спросить, как зовут тебя?
Вместо красавицы ответила ее служанка.
– На моей далекой родине принято, чтобы юноша первым называл свое имя! К этому привыкла и моя госпожа!
– Повинуюсь. Меня зовут Аладдин, я сын Салаха, мастера золотых дел.
– Но почему тогда ты здесь, на базаре, с корзинкой зелени? Почему не в мастерской своего отца? Разве не достойно для юноши создавать прекрасные украшения?
– Но разве, о глупая служанка, для юноши не достойно иногда помочь матери с покупками? Что зазорного в том, что я принесу ей пучок зелени, чтобы она не толкалась на городских улицах?!
«Достойные речи, мальчик!» – заметил Алим, никогда на смыкавший глаз и с некоторых пор недреманно следивший за Аладдином. Нет нужды говорить, что слов этих не услышал никто, но почему-то самому юноше на мгновение показалось, что он опять в пещере, и холодный огонь лампы вновь пляшет у него перед глазами. Миг – и наваждение исчезло.
– Достойные слова, Аладдин, сын мастера Салаха, – проговорила красавица. – Не удивляйся вопросам моей служанки, юноша. Она росла вдали от просвещенного мира, и от ее понятий о достойном для мужчин и женщин, боюсь, веет седой стариной.
Служанка выпрямилась, бросив гневный взгляд на госпожу, но перечить не стала.
– Теперь могу назвать свое имя и я. Меня зовут… Алия.
– Позволено ли мне, госпожа, будет спросить имя твоего отца?
– Он… Он далеко отсюда и его имя ничего не скажет тебе.
– Жаль, – лицо Аладдина омрачилось.
– Что так опечалило тебя?
– Если бы отец твой был здесь и если бы ты, прекраснейшая, да хранит Аллах твой несравненный лик, назвала мне его имя, я мог бы ступить на порог твоего дома, чтобы просить у отца твоего милости назвать тебя своей женой!
– Наглец!.. – Будур, ибо это, конечно, была она, на миг сбросила маску иноземной гостьи прекрасного Багдада и сорвалась на крик.
– Госпожа, – прошептала служака, – остановись! Ты же только дочь франкского купца…
И Будур, пытаясь сдержаться, рассмеялась. «О Аллах! Еще минута, и я бы позвала мамлюков или даже самого гулям-дари на помощь!»
Но надо было как-то сохранить лицо, и царевна проговорила:
– Наглец! Но почему же ты не спросил сначала у меня, согласна ли я стать твоей женой? На моей далекой родине спрашивают сначала девушку.
– Но я не знаю, о Алия, обычаев твоей родины. И потом, а если бы твой отец отказал мне?
– Но для этого нужно все-таки спросить его.
– Госпожа, прости, что прерываю вашу беседу, но… Разве достойно тебя сватовство этого юноши? Пусть он и сын мастера золотых дел, но он же из простонародья! – в голосе служанки звучали ужас и отвращение.