Револьвер для адвоката
Шрифт:
Я установил на телефоне будильник на семь и положил его на тумбочку. Разделся и на этот раз забрался под одеяло. Я лежал на спине, размышляя. О своей дочери, потом о Кендалл. Когда мы расходились по домам, у дверей ресторана она поцеловала меня снова. Я чувствовал, что во мне словно что-то менялось, словно я закрывал одну дверь и открывал другую. Это наполняло меня и печалью, и надеждой одновременно.
Перед тем как заснуть, я вспомнил черную лошадь, несущуюся сквозь завесу молний. Поводьев не было, я схватился за шею. И держался, изо всех сил стараясь не упасть духом.
26
Эрл
– С добрым, Эрл, – произнес я.
Он подхватил с капота автомобиля две кружки из «Старбакса» и пересек улицу, направляясь к «линкольну». В обмен на одну из кружек я отдал ему ключи и поблагодарил, что он додумался остановиться и купить кофе, пока мы еще не тронулись в дорогу.
Вчера днем «линкольн» подвергся основательной чистке. Трекер GPS был еще на месте, но Сиско со своими людьми не обнаружил больше в автомобиле ни жучков, ни камер.
Мы направились на юг, потом выехали на автостраду и взяли восточнее, остановившись, только чтобы заправить наш огромный бак. Пробки были жутчайшие, но я знал, что они вскоре рассосутся, стоит только проехать центр и взять севернее.
Накануне вечером Дженнифер выслала мне несколько писем, прикрепив документы, которые она откопала. Я с интересом прочитал ее анализ ходатайства Гектора Мойи о выдаче постановления «хабеас корпус». Мойа получил пожизненный срок, потому что ему ужесточили меру наказания: шесть лет за хранение кокаина плюс хранение огнестрельного оружия при статусе федерального преступника с множеством судимостей. Со времени ареста он уже отсидел восемь лет и оставался за решеткой лишь по обвинению в хранении оружия. Выходит, от результатов ходатайства зависело его освобождение. Вот еще один довод в пользу сотрудничества со мной по делу Лакосса и в пользу перепоручения своего будущего в более опытные руки, чем руки Слая Фулгони-младшего.
Теперь визит Марко предстал с другой стороны. Агент УБН, еще сидя в моей машине, должен был понимать, что изверг, которого он предположительно упек в тюрьму навечно, мог вскоре вновь оказаться на свободе в зависимости от исхода парочки судебных разбирательств.
Затем я просмотрел протокол судебного заседания по делу Гектора Мойа семилетней давности. Прочитал два раздела. Один с показаниями офицера полиции Лос-Анджелеса и второй – с показаниями агента УБН Джеймса Марко. Коп из Лос-Анджелеса засвидетельствовал арест Мойи и то, что в его номере отеля под матрасом обнаружили спрятанный пистолет. Марко же отвечал на вопросы относительно следственных мероприятий и экспертизы, которую провели на изъятом оружии. Его показания стали важнейшим компонентом, так как привязывали пистолет к Мойе.
Мы уже проезжали через горы в Мохаве. Я устал читать и попросил Эрла разбудить меня, когда доберемся до места. Потом устроился на заднем сиденье и закрыл глаза. После полуночной беседы со Слаем Фулгони-старшим спал я беспокойно, и теперь нужно было наверстать упущенное. По предыдущему опыту я знал, что посещение тюрьмы вымотает меня до предела. В тюрьме есть свои звуки, свои запахи. Тусклая серая сталь, кричащая оранжевая форма
Да, не в таком месте хотелось бы провести свободную минутку.
Несмотря на тесноту, я умудрился задремать. Эрл разбудил меня на подъезде к тюрьме. Несмотря на утренние пробки, доехали мы быстро – было только десять, начинались часы посещения для адвокатов.
– Не против, босс, если я подожду вас здесь, в машине? – спросил Эрл.
Я улыбнулся ему в зеркало:
– Не против, Эрл. Сам бы не отказался.
Я протянул вперед свой телефон. Мне в любом случае не позволили бы пронести его внутрь, что было довольно смешно, так как большая часть заключенных имела практически свободный доступ к мобильникам.
– Будут звонить Сиско, Лорна или Баллокс, бери трубку и говори, что я внутри. А все остальные пусть оставляют сообщения.
– Понятно.
Он подбросил меня до главного входа для посетителей. Проблем с проходом внутрь не возникло. Мне пришлось показать водительские права и удостоверение практикующего адвоката, затем подписать один документ, подтверждая, что я адвокат, а второй, подтверждая, что я не проношу в здание тюрьмы контрабандой наркотики или иные запрещенные предметы.
Меня провели через магнитометр; предварительно пришлось снять пояс и обувь. Потом пригласили в комнату для бесед с поверенными лицами и выдали электронный сигнал тревоги размером с пейджер, который следовало закрепить на поясе. При возникновении угрозы со стороны клиента нужно лишь сорвать устройство с пояса, и сигнал тревоги привлечет охранников. Конечно, чтобы все это провернуть, нужно было остаться живым… Но такие мелочи упускались. Просто когда-то судебным решением охранникам запретили наблюдать за встречами заключенных со своими адвокатами.
Меня оставили одного в комнате десять на десять. Там стояли два стула и стол, а на противоположной от двери стене висел электронный телефон-автомат. Предстояло ждать. Не припомню случая, чтобы во время визита в тюрьму я пришел в комнату для встреч, а клиент уже сидел там.
Адвокаты обычно старались «копить» встречи с многочисленными клиентами в одной тюрьме, даже если дела были между собой не связаны. Это позволяло экономить время на дорогу и разбираться со всем сразу, за один приезд. Как правило, заключенных приводили согласно расписанию, основанному на распорядке дня. Я же попросил начальника отдела по работе с посетителями разрешить мне сначала встретиться с Фулгони, а затем с Мойей. Услышав просьбу, тот нахмурился, но обещал постараться. Может, это и стало причиной затянувшегося ожидания.
Через тридцать минут в комнату для бесед наконец привели Фулгони. Сначала я чуть не велел охранникам отконвоировать его обратно, решив, что это не мой клиент. Затем до меня дошло, что передо мной действительно Сильвестр Фулгони-старший. И хотя я в конце концов его узнал, он мало напоминал человека, с которым мы когда-то работали. В комнату, сгорбившись и волоча ноги, зашел бледный, осунувшийся мужчина в наножниках. Я впервые понял, что все те годы, что я знал его в Лос-Анджелесе, он, должно быть, носил парик. В тюрьме такая роскошь непозволительна, и лысая макушка ярко отражала верхний флуоресцентный свет.