Революційна доба в Україні (1917–1920 роки): логіка пізнання, історичні постаті, ключові епізоди

Солдатенко Валерій Федорович

Напрашивается вполне обоснованный вывод: беспокойства за судьбу всей России, кажется, больше, нежели за собственную, украинскую.

За Универсалом последовали обращения, ноты к руководству национальнотерриториальных и территориально-административных образований с предложениями присылать своих представителей в Киев для решения вопроса о судьбе России, т. е. о ее федеративном переустройстве. Нет оснований подозревать лидеров Украинской Народной Республики в неискренности, попытках вести какую-то сложную политическую игру со скрытыми целями. Украинские газеты взахлеб патетически вещали, что подобно тому, как когда-то «свет христианской веры пошел по всей великой земле русской именно из Киева, так и ныне порядка, спасения народы России ждут из все того

же златоглавого Киева»¹²⁴⁷.

В ноябре-декабре 1917 года Центральная Рада предприняла ряд шагов по налаживанию контактов с национально-государственными образованиями, возникшими в основном на восточных границах УНР: посылались дипломатические делегации на Дон, Кубань, к правительству «Юго-Восточного Союза»¹²⁴⁸. Основная цель переговоров — формирование федерации на принципе однородно-социалистической власти. На определенном этапе с подобными предложениями Генеральный Секретариат обратился и к Совнаркому Советской России.

Конечно, подобный поворот событий вряд ли ранее мог быть спрогнозирован. Редактор шовинистической газеты «Русская жизнь» А. Погодин с изумлением замечал: «История сыграла с нами странную шутку. Украина, которая отделялась от России (надо учитывать, что любые, самые ограниченные требования украинцев подобного рода силами квалифицировались сепаратизмом, ложившим начало отделению Украины от России. — В. С.), теперь оказалась призванной начать новое собирание земли русской»¹²⁴⁹.

Однако поведение лидеров украинского национального движения было отнюдь не спонтанным, имело (больше всего — для самих себя) детерминированную логику.

За украинскими политическими деятелями уже на протяжении достаточно продолжительного времени начало закрепляться лидерство (на современном языке, очевидно, — неформальное) в национально-освободительном движении в целом в России. Еще до начала Первой мировой войны вокруг Товарищества украинских постепеновцев («поступовців» — ТУП) стал оформляться союз автономистов-федералистов во всероссийском масштабе. Не следует сбрасывать со счетов и того психологического эффекта, которое оказал на М. Грушевского и его коллег Съезд Народов, проведенный в Киеве в середине сентября 1917 г. Он стал яркой демонстрацией поддержки во всероссийском масштабе автономистско-федералистских стремлений лидеров украинского движения, признания их несомненной авангардной роли в выработке планов демократического переустройства многонационального государства.

Очевидно, не лишним будет упомянуть и о том, что логика расчетов Центральной Рады, пусть и с серьезными оговорками, немало в чем совпадала с генеральным направлением политических поисков путей создания советской федерации. Вспомним хотя бы ленинский лозунг «Пусть Россия будет союзом свободных республик!», родившийся в полемике именно вокруг вопроса об отношениях Украины с другими национально-государственными образованиями, возникновение которых считалось не просто вероятным, но, в сущности, неизбежным и желательным¹²⁵⁰. А одно из ключевых положений «Декларации прав народов России» (2 ноября 1917 г.) — областная (территориальная) автономия для тех национально-административных единиц, которые не пожелают довести дело до национально-государственного отделения, — четкое декларирование прерогатив и принципов взаимоотношений субъектов будущей федерации.

Интересно, что дипломаты, политики западных стран в последние месяцы 1917 года приходили к заключениям о желательности некой федерации (или конфедерации) антисоветских правительств (в отдельных случаях высказывалась надежда и на участие в предполагаемой коалиции СНК как «правительства Петрограда, Москвы и окрестностей») для того, чтобы сорвать возможность заключения Советской властью сепаратного мира с немцами и, конечно же, изменить начавший осуществляться большевиками курс. Центральная

Рада при этом фигурировала в планах как один из непременных субъектов развития намечавшегося сценария¹²⁵¹, ради реализации которого предпринимались серьезные усилия представителей Франции и Англии в Киеве¹²⁵². Конечно, не повлиять, хотя бы в определенной мере, на позицию и поведение лидеров УНР это не могло.

Впрочем, логично допустить и то, что в апеллировании Центральной Рады к правительствам краев и областей бывшей России о необходимости консолидации усилий с целью федеративного переустройства распадающегося государства прослеживается не только уверенность в правильности избранного пути, но и очевидный страх перед перспективой остаться один на один с петроградским правительством В. Ленина, неверие в собственные потенции, неготовность только своими силами решать наболевшие проблемы даже внутриукраинского развития.

Все сказанное, естественно, с вышеупомянутыми предостережениями, может служить предметом для размышлений о тогдашних общих тенденциях, если не закономерностях российского развития. Поэтому и с данной точки зрения лидеры Центральной Рады искали и находили пути совершенствования российского многонационального государственного организма и определения своего созидательного места в нем на обусловленном объективными обстоятельствами направлении. Из возможных вариантов они избирали принципиально исходный, перспективный путь поступи, и, хотя и не с оптимальными достижениями, все же неуклонно преодолевали морально, политически, да и физически самый сложный, самый трудный начальный ее отрезок.

Однако, именно попытка воплощения планов обустройства России на избранном Центральной Радой пути, предполагавшем консолидацию демократических сил, объединение усилий во всероссийском масштабе привела к эффекту, обратному ожидавшемуся. Вопреки оптимистическим надеждам, никто из «негосударственных» прежде наций и народов не спешил приступить к строительству новой федерации. Ближайшие соседи, на которых рассчитывали как на непременных, заинтересованных партнеров, судя по всему, просто не дозрели или просто не успели пройти необходимого пути, чтобы уже быть активными субъектами архисложного процесса. Свою роль, очевидно, играло и то, что сторонники более радикального решения вопросов национальной государственности — финны, поляки, отчасти прибалтийцы — не участвовали в этом процессе по иным, известным причинам: они в это время форсировано добивались независимости.

Единственная же позитивная реакция на инициативы Центральной Рады — главного тогдашнего врага большевиствкой власти генерала А. Каледина, сформировавшего самый мощный военный антисоветский оплот на Дону, — была равносильна вызову «огня на себя» как со стороны местных советов, так и из петроградского центра, объективно и автоматически поставила Центральную Раду в трагически самоубийственное для лидеров УНР положение воюющей стороны с СНК России.

Один из активных участников событий того времени, талантливый историк Д. Дорошенко вынужден был честно признать: «Это была явно непосильная и ненужная для Украины задача. Логика событий показала, что Украине надо было совсем отделиться от России, стать самостоятельным и независимым государством; она должна была признать правительство Народных Комиссаров, как правительство России, на основе обоюдного признания (большевики сами тогда постоянно подчеркивали, что признают за каждой нацией право на самоопределение вплоть до отделения) и — дать всероссийским делам покой. Украина имела перед собой такие колоссальные задачи внутренней организации, что гоняться за созданием всероссийской федерации, подвергая себя враждебности уже существующего фактически нового российского правительства — это была неосуществимая в тогдашних условиях задача»¹²⁵³. Мысли и планы, подобные высказываниям Д. Дорошенко, оформились в систему общепризнанных подходов несколько позднее.