Революционный террор в России, 1894— 1917
Шрифт:
В большой степени из-за своей душевной неуравновешенности многие террористы при совершении покушений на убийство действовали импульсивно, и их неспособность проявлять терпение и осторожность часто приводила к ошибкам, ставила под удар самих террористов и их товарищей по боевой группе и вела к провалам. Татьяна Леонтьева, молодая женщина, участвовавшая в 1904 году в разработке Боевой организацией ПСР планов покушения на царя на одном из придворных балов, была арестована в 1905 году за участие в эсеровском заговоре на жизнь Трепова, но скоро выпущена под опеку родителей, поскольку проявляла «серьезные признаки душевной болезни». Родители отправили ее в психиатрическую лечебницу в Швейцарии, но ее болезнь только прогрессировала. Она писала своим товарищам: «Я очень мучаюсь… Так далеко от своей страны в момент, когда начинается самая интенсивная работа, я не могу оставаться спокойной. Это выше моих сил и понимания». Сжигаемая мыслью об участии в теракте, отчаявшаяся и подавленная, Леонтьева вступила в
Радикалы сами считали многих своих товарищей «буйными и неуравновешенными», «истеричными», «склонными к самоубийству», а некоторых признавали просто «совершенно ненормальными». Такие люди переносили тюремное заключение и каторгу (которые были трудны и для эмоционально стабильных личностей) особенно тяжело. Многие оказались неспособны перенести заключение и заканчивали свои дни в психиатрических лечебницах(120). Сокамерники боялись спать в присутствии своих душевнобольных товарищей, опасаясь, что один из них впадет ночью в буйство и набросится с ножом на спящего соседа(121). Многие — к примеру, Софья Хренкова, мать троих детей и член Боевой организации ПСР — кончали жизнь самоубийством(122). Даже Гершуни, несмотря на самообладание и железную волю, как сообщают, пытался наложить на себя руки во время тюремного заключения(123). Интересно, что для многих боевиков эмиграция стала тяжелым испытанием, доведшим нескольких из них до психоза и самоубийства(124).
Многочисленные случаи революционного насилия, в которых экстремисты проявляли признаки поведения, классифицируемого как садизм, лучше всего иллюстрируют распространенность душевных расстройств среди террористов. Тенденция к эмоциональной патологии среди экстремистов получила новый импульс после 1905 года, когда бури общественной жизни, сопровождавшиеся нескончаемым насилием и кровопролитием, приводили всех российских граждан, а не только убийц к выводу о том, что жизнь отдельного человека не имеет ценности и не является незаменимой. Неудивительно, что многие из тех, кто сам участвовал в насильственных действиях, проявляли все большее равнодушие к чужим страданиям. Эта тенденция к жестокости была подкреплена идеей революционной необходимости — целенаправленно внедряемым принципом, что все средства хороши, пока они служат конечной цели антиправительственной борьбы. Те из душевно больных террористов, которые были уже склонны к садизму, теперь могли следовать своим внутренним импульсам. Желание причинить боль превратилось из иррациональной аномалии, свойственной только больным людям, в провозглашенную во всеуслышание обязанность всех убежденных революционеров. В одном случае один из членов Кавказской террористической группы особенно жестоко пытал другого революционера, чем вызвал упрек своего товарища. В ответ же он объяснил, что его действия оправдываются необходимостью определить, присваивает ли жертва партийные средства(125).
Те же методы применялись и при наказании политических врагов. Революционеры вешали мелких государственных чиновников(126), а в Киеве радикально настроенные железнодорожные рабочие в жажде мести бросали предателей в баки с кипящей водой(127). В 1905 году прибалтийские революционеры уродовали тела своих жертв и вырезали ругательства на трупах убитых ими российских военных(128). Физические пытки не были редкостью, и некоторые радикалы были «жестоки до бесчеловечности»(129); они пытали до смерти полицейских агентов и вырезали их языки в качестве «символического жеста»(130). В марте 1909 года несколько членов Польской социалистической партии заманили своего бывшего товарища в комнату гостиницы в Риме и, действуя по заранее разработанному плану, отрезали ему нос и уши. В результате пыток несчастный умер, его труп был разрублен на куски и спрятан в большой сундук, который был позднее обнаружен местными властями(131).
В некоторых случаях террористы не скрывали, что действовали по мотивам, совершенно отличным от революционной необходимости. После участия в нескольких убийствах некоторые террористы начинали получать удовольствие от самого акта пролития крови. Один член ППС, известный под псевдонимом Цыган, признал после своего ареста, что убил девятнадцать офицеров полиции и жандармов без какой-либо помощи со стороны соратников. «Цыган всегда присутствовал на похоронах убитых им. Его неудержимо влекло к трупу умерщвленного им человека и интересовало, попала ли пуля в то место, куда он целил, и узнавал это из разговоров с провожавшими покойника родственниками. Он сознался, что вначале ему было тяжело убивать, но уже на третий, четвертый раз акт лишения жизни производил на него на редкость приятное впечатление. При виде крови своей жертвы он испытывал особое ощущение, и потому его тянуло все сильнее вновь испытать это сладостное чувство. Вот почему он и совершил столько убийств, в чем совершенно не раскаивается»(132).
Мы признаем, что доступная нам информация о психическом состоянии такого рода террористов обычно неполна и не дает в большинстве
В террористической деятельности участвовали и несовершеннолетние, особенно после взрыва насилия в 1905 году. Образ школьника, размахивающего револьвером и выкрикивающего революционные лозунги, производил глубокое впечатление на современников, независимо от их политических симпатий. Этот образ также стал предметом черного юмора. В одном анекдоте учитель попросил учеников назвать самого великого изобретателя века, и один школьник не задумываясь ответил: «Браунинг!»(136)
Точное количество терактов, совершенных лицами моложе 21 года, определить трудно, но, по словам одного члена социал-демократической террористической дружины, «лучше всего нам помогало одно бесценное качество, которым все мы [боевики] в те времена обладали в избытке: наша молодость. Самому старшему из нас было в ту пору 22 года»(137); младшим членам было 14 или 15 лет(138). Примерно 22 % всех террористов-эсеров было от 15 до 19 лет, а 45 % — от 20 до 24(139). В Белостоке в 1905 году был создан боевой отряд школьников — членов ПСР(140). Шестнадцатилетние подростки примыкали и к максималистам(141), а среди анархистов несовершеннолетние, некоторым из которых было не больше 14(142), встречались еще чаще. Один анархист отмечал, что анархическое движение начала века характеризовалось исключительной молодостью большинства его участников(143). Согласно Авричу, некоторым из наиболее активных членов «чернознаменных» организаций было не больше 15–16 лет и «эти молодые люди отличались отчаянным фанатизмом и приверженностью к непрерывному насилию»(144). На окраинах империи в радикальных политических акциях также участвовало много несовершеннолет-них(145), и в связи с этим Лев Троцкий заметил, что все увеличивающееся число терактов, в которых жертвы не были убиты, а только ранены, свидетельствует о том, что стреляли «необученные дилетанты, главным образом зеленые юнцы»(146).
Поскольку партийные лидеры создали культ динамита и револьвера и окружили террориста героическим ореолом, убийство и эшафот приобрели очарование и притягательную силу для молодых людей(147, 148). Этот феномен также объясняется известной склонностью молодых людей, особенно подростков, подпадать под влияние коллективной психологии окружающей среды. Так как лишь немногие граждане империи остались в стороне от беспрецедентной эскалации насилия, желание подростков участвовать в событиях, в которые были так или иначе вовлечены окружавшие их взрослые, казалось вполне естественным(149). Предсказание одного современника в 1904 году оказалось пророческим: «Мне кажется, скоро дети будут играть в революцию… Гимназистки, которые не имели никакого понятия об этом, теперь так или иначе причастны к ней»(150). И действительно, дети начали играть в террористов. Был, например, такой случай: они подложили под дверь квартиры офицера полиции бомбу, сделанную из выкрашенного в черный цвет арбуза, начиненного мусором(151).
Массовая психология сильно влияла и на подростков, не принимавших активного участия в политической жизни страны. Иногда это приводило к трагическим результатам. В Екатеринославе весной 1906 года шестнадцатилетний Лейбиш Рапопорт, возмущенный грубым обращением своей матери с его подружкой, убежал из дома, прихватив часть родительских денег, и собирался покончить жизни самоубийством, но раздумал и написал письмо: «Мамаша! Вы мучаете своими идиотскими расспросами и допросами бедную, ни в чем не повинную девушку Любу… Знайте, что ваши провокаторские поступки… вам не помогут… Имейте в виду, что теперь я состою членом боевой организации революционеров-террористов и должен по поручению комитета отправиться… с целью террористических актов в другие города России. Но я не пожалею остаться здесь и с удовольствием пустить такой птице, как вы, пулю в лоб. Я донесу о вас на собрании комитета и вполне уверен, что мои товарищи не пожалеют пуль для вашего убийства».