Революция 1917-го в России — как серия заговоров(Сборник)

Галин Василий Васильевич

Здесь самое время поговорить о М. Чокаеве. Ведь после уничтожением Советского Союза и лавины исторических фальсификаций на тему революции эту политическую фигуру «идеолога борьбы за свободу и независимость единого Туркестана» поднимают на щит националисты всех мастей, а не только казахские.

Если сжато, то его предки были степными аристократами, а попросту говоря — баями. Дед — правитель одной из областей Хивинского зханства, отец — судья. Образованный и богатый Мустафа ещё до 1917 года завёл полезные знакомства в среде российской либеральной интеллигенции, пообтёршись (на мелких, правда, должностях) в Госдуме.

Позднее, уже в эмиграции Чокаев говорил: «Мы называли Советскую власть, установленную в Ташкенте, врагом нашего

народа. Я не изменил свою точку зрения за последние десять лет».

Примечательно, что во взбунтовавшемся контрреволюционно-байском Коканде в ходу был лозунг «Туркестан для туркестанцев». Когда красные войска подавили мятеж, Чокаев скрылся. Сначала прятался в ташкентском подполье. Потом перебрался на Волгу. В Самаре, захваченной белочехами, сотрудничал с первым антибольшевистским правительством России, созданным членами Учредительного Собрания, не признавшими его роспуск большевиками. Далее были Омск, Екатеринбург, совместная работа с небезызвестным Ахмет-Заки Валидовым… Белогвардейцы были настроены враждебно к радетелям исламских автономий и даже арестовали Чокаева, но он сбежал. Пару лет обретался под крылышком мусаватистов и меньшевиков в Баку и Тифлисе. Но Красная армия пришла и туда, и Чокаев снова бежал — в Турцию. Его видели в Стамбуле, Париже, Берлине, Лондоне, Варшаве… В Европе он выступал с лекциями и докладами, вёл печатную антисоветскую пропаганду, занимался носившей конспиративный характер организационной работой по связям с сообщниками на территории СССР. Успел и с германскими нацистами посотрудничать.

Дополнительный штрих к портрету этого «неистового патриота» (так его титулуют духовные и материальные наследники контрреволюции): после Октября Чокаев успел «наследить» и в Ферганской долине, откуда с 1918 года изошли самые крупные басмаческие формирования. Приходится признать, что басмачество, ныне тоже превозносимое апологетами среднеазиатской «свободы и демократии», с самого начала развивалось исключительно в его религиозной версии. И уж точно находилось под сильным контролем британских спецслужб, рассекретивших много лет спустя ряд материалов об этом. Приложили руку к этому и другие государства. В некоторых своих «научных» изысканиях вышеозначенные апологеты, не моргнув глазом, без стеснения пишут сегодня о социальном составе участников басмаческого движения:

«…Выходцы из состоятельных слоёв — торговцы, баи, духовные лица — ишаны, муллы, дервиши…Входили и представители национальной интеллигенции — активные деятели общественной жизни края, видные политики с практическим опытом борьбы за независимость родины. Преимущественно это были выходцы из джадидского движения. Повстанцы в основном были представлены коренным населением — узбеками, киргизами, таджиками, казахами, туркменами, а также уйгурами, персами, цыганами, «бухарскими евреями». Но в рядах движения воевало немало и русских офицеров… Имелись представители турецких и афганских военных». (Выделено нами. — Л.Г.)

…Басмачество потерпело крах. Трудовое население отворачивалось от него по мере укрепления советской власти и реальной защиты ею простого народа.

Подводя итоги, скажем:

Экономические, культурные, бытовые и этнические особенности Туркестана диктовали взвешенную политику по отношению к нему. Ситуация была сложной. Ряд богатейших собственников — ханов, баев и мулл — установили контакты с заграничными покровителями и развернули борьбу против большевиков, пиком которой стало басмачество. Им удалось привлечь на свою сторону часть тёмной народной массы. Репрессии против них были оправданы. В то же время некоторые антирелигиозные преследования, начавшиеся здесь в конце 1920-х — начале 1930-х годов, не вызывались необходимостью. Однако существенным является другое. Незаконными репрессиями отличались среднеазиатские руководители, разоблачённые впоследствии как участники заговора троцкистско-бухаринского блока.

Также известно, что в тот переломный исторический период членами РКП(б) становились не только рядовые мусульмане, но и представители мусульманского духовенства. В Бухарской советской республике 65 % членов компартии были верующими мусульманами.

Несмотря на секуляризацию, в Средней Азии в 1920-х годах даже в светских школах преподавались основы ислама. Эти события и факты заслуживают отдельного, квалифицированного рассмотрения.

Примером проведения гибкой и справедливой национальной политики большевиков может служить вопрос о шариатских судах. В Туркестане попытка ввести светскую систему народных судов в соответствии с декретами Советской власти встретила недовольство мусульманского населения, желавшего сохранения судей-казиев. Тогда Совнарком Туркестана издал новое постановление, в соответствии с которым шариатские суды сохранялись, но их персональный состав дополнялся представителями от Советов. Как отмечается историками, после Октябрьской революции «суды казиев просуществовали в Туркестане ещё несколько лет; они были изжиты постепенно, благодаря становлению демократических норм советского судопроизводства». Местное население убедилось, что и в этой сфере Советы не притесняют их, а новые порядки сплошь и рядом лучше старых.

Многие современники с удивлением воспринимали в общем-то естественные процессы общественной жизни. Например, то, что на мусульманских съездах, исламские факихи (богословы-законоведы) сидели рядом с большевиками, левыми эсерами, левыми джадидами и обсуждали вопросы взаимодополняемости шариата и коммунизма. Это привело к тому, что в том же Туркестане было утверждено положение «О комиссии по согласованию законоположений и распоряжений рабочего и крестьянского правительства Туркестанской Республики с шариатом и адатом». В случае расхождений между юридическими нормами правительства и законами шариата или адата последние имели преимущественную правовую силу. Такое же распоряжение вскоре действовало в Бухарской и Хорезмской советских республиках.

В конечном счёте туркестанцы предпочли путь этнокультурного автономизма в рамках единой державы — Советской России, после чего вместе с русской и другими нациями приступили к строительству совершенно нового, не имеющего аналогов в истории человечества государства под названием СССР.

Заключение

Ни одна из общественно-политических организаций России не была достаточно зрелой перед Октябрьской революцией, несмотря на то, что уже произошла Февральская и наблюдалось взрывообразное развитие самых разных социальных процессов. Мы имеем в виду не прогрессивность или реакционность, не радикализм или консерватизм, не исторический стаж, а именно зрелость, надёжную структурированность, самостоятельность, непоколебимую партийность. Более или менее этим критериям отвечали отдельные фрагменты исламского движения, которое (особенно на национальных окраинах империи) стало знаменем революционного пробуждения многомиллионных масс.

Однако фундамент исламских организаций — религия — при всём его неоспоримом объединительном значении слишком часто играл сдерживающую роль, не позволяя поспевать за мгновенно меняющейся ситуацией. Не говоря о том, что способствовал неконтролируемому иностранному проникновению в отечественную умму, что приводило к её использованию во враждебных интересах. Враждебными они были, как для уммы, так и для всей страны, ибо турецкие панисламисты вместе с фальшивыми европейскими радетелями ислама всегда стремились наполнить организации мусульман России духом шовинистического экстремизма и сепаратизма. (В настоящее время к этой нечистой возне присоединились в лице реакционнейших монархий панисламисты арабские.)

Зато необыкновенная целеустремлённость и дисциплинированность большевиков позволяла им навёрстывать многие собственные упущения, оперативно корректировать ошибки и приспосабливаться к любым изменениям экономической и политической обстановки. Поэтому, существенно уступая исламскому движению по всеохватности этнических и социальных сфер, большевики, тем не менее, подтвердили простую, но такую ёмкую фразу, брошенную Лениным в 1917 году: «Есть такая партия!». Они единственные точно определили болезнь и средство излечения, и Октябрьская революция, как решение, как инструмент, наконец, — это целиком их детище.