Революция чувств
Шрифт:
Александр Куликов и Артур Лысый первые минуты молчали, углубившись в послеэфирный транс, курили на улице. Им казалось, что они достойно прошли по информационному минному полю, главное уцелели. Артур Лысый первый нарушил тишину.
– Где твоя ведущая? Я не понял!
– Я сам пока не понял. Говорят, Женька пропала. Я знаю ее много лет. С ней что-то случилось.
– Могу предложить в помощь силовиков, – предложил Артур Лысый.
– Спасибо. Если что, я позвоню. Ума не приложу, куда она могла деться, – Куликов почувствовал знакомый позыв, на самом низменном физиологическом уровне, он вежливо
– Спасибо, спасибо. Я очень спешу, извините, – остановил режиссера прямого эфира Александр Куликов.
Наконец, он не выдержал, пожал ей крепко руку и побежал обратно в здание телекомпании. Туалет служебный, там чище, принял мгновенно правильное решение Александр Куликов. Вот дверь. Вот спасение. Он дернул ручку в надежде на облегчение.
– Кто там? – отозвался уставший голос.
– Женька, это ты?
– Я!
– А что ты в туалете делаешь?
– Меня закрыли, ключ внизу, открой, а то я здесь останусь до утра!
Куликов нашел ключ, открыл дверь служебного туалета и без объяснений снял штаны, чтобы совершить задуманное. Женька на корточках сидела в маленьком коридорчике возле раковины, и с грустью отвечала на вопросы Куликова, который ухитрялся совершать два важных дела одновременно.
– Прости, что при тебе, не сдержался. Ну, здравствуй, радость моя, – Александр Куликов обнял Женьку, и та расплакалась, как маленькая девочка, которую обидели злые дети.
Дверь подозрительно посмотрела на странную парочку. Нашли где обниматься, в служебном туалете, подумала она. Впрочем, нет ничего странного, если эти двое – герои служебного романа, у них всегда все наспех и в служебных помещениях. Глазок бы мой дверной вас не видел, злорадствовала дверь и неприлично громко произнесла:
– Ходят тут всякие, а потом туалетной бумаги на всех не хватает, – тишину нарушил звук несмазанных дверных петель.
– Разве люди способны услышать что-то, помимо себя любимых, – бесновалась дверь, на которую никто не обращал внимания.
– Пошли, пошли голубки, обнимаются. А свет кто выключит? Я говорю, свет нужно выключать. Ушли. А ты спи всю ночь с включенным светом. Безобразие! Куда только охрана телекомпании смотрит!
Голосуй, не голосуй, все равно получишь…
Вот и настал самый важный день, который с таким нетерпением ждали закраинцы – 21 ноября 2004 года. Медленно просыпается любимый, родной город Задорожье. Осыпается последняя листва, наглый ветер рвет провода, сильный туман. Природа красноречиво иллюстрирует происходящие события в Закраине, материализовались желания потенциальных избирателей, не видеть, не слышать политиков, которые надоели. Делать нечего,
Николай Кузьмич Пузиков, начальник жилищно-эксплуатационной конторы хмурым утром особенно сосредоточен, он брился. Держать в руках острую бритву в день выборов, дело опасное.
– Коля, суп разогревать? – поинтересовалась жена, заглянув в ванную, где ее муж совершал привычный утренний ритуал, уничтожал свежевыращенную щетину на своем лице.
– Нет, я кофе выпью, крепкий завари мне, – отозвался Пузиков и продолжил монотонно царапать бритвой по щеке.
Ой, не к добру это, подумала жена. Николай Кузьмич любит по утрам завтракать горячим супом, если отказался, значит, сильно расстроен. Кофе варить жена не любила, и к его вкусовым качествам относилась скептически, так как пила исключительно индийский чай.
Из ванной послышались характерные хрюкающие звуки, указывающие на то, что хозяин дома завершает утренний ритуал, обливаясь холодной водой. Николай Кузьмич надел чистую белую майку, штаны на подтяжках, зачесал на лысине остатки выцветших рыжих волос, брызнул себе на лицо любимый одеколон «Шипръ». Теперь к столу. Жена привычно суетилась на уютной кухне, помимо кофе она выставила на стол бутерброды, печенье, варенье, яичницу, котлеты, успела нарезать салат из свежей капусты.
– Буди их, – распорядился Николай Пузиков и сел на руководящее место за семейным столом.
– Может, пусть поспят, еще рано, – заискивающе попросила жена.
Пузиков сурово посмотрел на главную хозяйку кастрюль и сковородок, жена без слов поняла, спорить бесполезно. Из комнаты долго доносились протестные лозунги и возмущения. Через десять минут на пороге кухни появился сын Николая Кузьмича с любимой девушкой. Обе жертвы родительского деспотизма сильно дезориентированые в пространстве, с трудом стояли на ногах. С помятыми лицами, и в такой же измятой одежде, они, словно маятники на старых кухонных часах, двигались вне точного времени, но с чувством собственного достоинства.
– Па, ну ты даешь, спать хочется, – возмутился Петька.
Его девушка угловатым движением убрала с лица сильно слипшиеся от лака волосы.
– Утро доброе, – промычала невнятно Люся.
Пузиков испугался. Тушь на ресницах у потенциальной невесты сына осыпалась, под глазами образовались черные круги, а растертая красная помада на заспанном лице, очертила контуры губ до самых ушей.
– О господи, – занервничал Николай Кузьмич, – Люся, иди, умойся, а то я инфаркт получу.
– О, кофе, – Люся схватила чашку Пузикова и дрожащими руками стала пить хозяйский кофе.
Петька сел рядом с отцом на жесткую деревянную табуретку. Он демонстративно тряс головой, в надежде на перезагрузку системы мышления. Винтики и шурупчики в его голове тарахтели и только, а вот голова, как главный центр управления системы мужского организма, отказывалась работать.
– Пиво есть? – жалобно спросил у матери Петька.
– Вот, кофе и бутерброды, сиди тихо, папа идет голосовать, – прошептала на ухо Петьке его ангел-хранитель и по совместительству родная мать в пестром отглаженном фартуке.