Революция лжи
Шрифт:
– А перед тем – несколько поразительно приятных. В худшем случае – останемся при своих.
Мне стало казаться, что Таня окончила иезуитский колледж. Сногсшибательно привлекательная логика. Соблазнительно-позволительные выводы.
Плавным и непринужденным, словно бы ничем не связанным с ходом разговора движением, я достал из кармана телефон и взглянул на экран. Пора было уходить.
Таня, пристально наблюдавшая за мною, отвернулась в сторону.
– Наверное, – холодно и с нескрываемой горечью
Я не уловил смысл ее слов. Какая-то мутная, неразборчивая мысль кружила где-то под поверхностью бессознательного, грозясь в любой момент вынырнуть наружу.
– Полдевятого, – произнес я, словно заклинание, способное взбодрить хромавшую память. – Двадцать-тридцать.
– И тебе пора, – заключила Таня.
– Да нет, – отмахнулся я, не прекращая мучительных попыток вспомнить о чем-то важном и столь не к месту забытом. – Просто у меня такое ощущение… Ох, черт!
За трогательным и где-то трагическим разговором я совершенно позабыл о работе. Мне на самом деле было пора.
– Прости, нужно бежать! – воскликнул я, вскакивая со стула.
Таня, конечно, не поверила. С другой стороны, без повода я бы ушел точно так же.
3. Вечер правды
Я со всех ног мчался к автобусной остановке, пытаясь одновременно дозвониться приятелю. Это был вопрос жизни и смерти.
Телефон выдавливал из себя лишь предательские гудки. Я хотел расправиться с ним на месте. Но эта хитрая бестия знала, что мне без нее не обойтись, и нагло продолжала свои издевательства. Кроме того, яростный самосуд над собственным телефоном посреди многолюдной улицы – довольно вызывающее поведение.
Я не люблю привлекать к себе лишнее внимание.
Наконец, на другом конце послышался голос.
– Алло?
– Зачем ты аллокаешь? – возмущенно поинтересовался я у приятеля. – Ты что, номера не подписываешь?
– Но…
– Перестань оправдываться и лучше расскажи мне, как там футбол?
Видите ли, я работаю обозревателем в футбольном журнале. Мне приходится составлять обзоры матчей. Перед чем, конечно, желательно их просматривать. В последнее время у меня возникают с этим некоторые проблемы.
– Что значит, как там футбол? – удивился приятель. – Разве это не я должен обращаться к тебе с подобными вопросами? Это же твоя работа!
– Брось паясничать, – перебил я, – и попытайся, в меру своих способностей, сообщить мне о матче все, что только можешь.
– Он закончился.
– Хорошее начало. Что еще?
– Ты что, пытаешься сопоставить мое мнение со своим? – попытался проникнуть в суть нашего разговора приятель.
– Почти, – признался я. – Пытаюсь составить хоть какое-то мнение.
– Что? Ты же должен сейчас писать отчет о матче!
– Я
– В который раз! Ну, ты даешь! Тебя же выпрут с работы!
Он говорил так, словно его это немало порадует. Мне необходимо тщательнее относиться к выбору приятелей.
– Слушай, – устало проговорил я, – может быть, перестанешь пророчествовать и все-таки расскажешь мне, как прошел матч? Чтобы я мог уже сейчас набросать в уме текст и надеяться, что отправлю его своему работодателю не слишком поздно?
– Я вообще одним глазом смотрел. Особо и сказать нечего.
– Счет-то какой?
– Ноль-один, – приятель сделал паузу, за время которой в нем проросло семя гуманизма. – Как твои дела вообще? Ну, в целом?
– Дерьмово, – лаконично ответил я и положил трубку.
Наступил, не иначе, какой-то вечер правды. На все вопросы я отвечал искренне, не таясь.
По итогам телефонного разговора я пришел и к еще одной правде – спешить уже некуда и незачем.
4. Оно того стоило
Бутылки, заботливо расставленные на полках магазина, ласково приветствовали любого, кто проходил мимо, яркими этикетками. Они словно бы призывали не оставаться равнодушным и приблизиться к ним.
Я выбросил из своего сердца всякое равнодушие.
Красные, черные, зеленые и оранжевые бумажки говорили куда красноречивее любого документа, который может предоставить вам человек. Они ничего не скрывали и никого не обманывали, выставляя на всеобщее обозрение правду о своем внутреннем мире. Я чувствовал его на вкус.
Оторвавшись от радостной встречи со старыми друзьями, мне пришлось вернуться к горьким мыслям о грубой и пошлой материи. Ее самых безобразных представителей, или денег, как их еще называют, в моих карманах оказалось до неприличия мало. Общая сумма напоминала скорее карманные расходы, чем сбережения взрослого, да к тому же еще и работающего человека. Логика и здравый смысл, как никогда беспощадные, настаивали, чтобы я немедля развернулся и ушел прочь.
С грустью приняв их доводы и совершив над собой героическое усилие, я сумел отойти от полки, стоически приняв сокрушительный удар судьбы.
До сих пор не могу понять, каким образом, спустя пару минут, я оказался у кассы, с увесистой бутылкой в руке. Вернуться назад не было никакой возможности. Это посчитали бы признаком дурного тона.
Я всегда считал себя человеком культурным.
– Ох уж эти праздники! – сказал я девушке-кассиру, делая вид, что покупаю выпивку исключительно по воле обстоятельств.
Девушка с хорошо заметными кругами под глазами, похожая на заспанную коалу, едва заметно улыбнулась. Она сделала вид, что мне поверила.