Революция лжи

Калышко Артем Владимирович

– Скорее, – медленно и надменно, с чувством исполняющегося правосудия процедил он, – вы ничего и не отправляли.

– Ха-ха. Сейчас небось скажете, что я ничего и не писал.

– Скажу. А еще скажу, что вы уволены.

– Шутить изволите?

– Нет, – зачитал он приговор. – Я вполне серьезен.

Связь оборвалась, телефон замолк.

Ноль-один в его пользу. Прямо как во вчерашнем матче.

7. Особое место на стене и рамка

К

дому Ани я прибыл в несколько раздосадованном, по сравнению с началом моего путешествия виде. Предсказуемое увольнение непредсказуемо больно ударяло по самооценке и перспективам на будущее. Хотя о перспективах, будем-таки честны, я призадумался лишь после их внезапного падения. Цитируя классика, они оставили по себе такой же след, как в ветре дым, да пена над пучиной. Ничего иного, кроме как скропать статейки для футбольного издания, я делать не умел.

Единственным утешением для меня была скорая, только-постучи-в-дверь-и-она-начнется, встреча с любимой девушкой. Не везет в работе, повезет в любви.

Блаженны легкомысленные – нет, уже было.

– Привет, – сказала Аня, открывая дверь. – Заходи.

Ожидаемого мною страстного поцелуя не случилось. Не успел я прильнуть к ней, как Аня ретировалась куда-то вглубь квартиры, оставив меня прозябать в коридоре.

– Не разувайся, – предупредила она, – сейчас я оденусь и мы уходим.

Я почувствовал себя как-то тоскливо.

– Зачем?

– Затем, что нам надо выйти, – донесся ее голос из-за стены.

– Куда?

– На улицу.

Пришлось мириться с неизбежным.

Пока Аня одевалась, я, от нечего делать, любовался красотами коридора и кухни, хорошо заметной с моего наблюдательного поста. На стенах висело несколько маленьких картин, выполненных в манере сюрреализма – моя девушка немного рисовала. На кухонном столе покоилась огромная круглая пепельница, до краев забитая трупиками сигарет – Аня дымила, как старый морской волк.

– На твоем месте, – громко проговорил я, – я бы уже намечал особое место на стене и присматривался к симпатичным деревянным рамам.

Ни слова в ответ.

– Потому что, – продолжал я, – пора бы уже «филип-моррису» выдать тебе почетный лист или грамоту за выдающийся вклад в развитие табачной индустрии.

Никак не реагируя на мои остроты, Аня вышла из комнаты. Черное, прилегающее к телу платье отлично подчеркивало завораживающие контуры ее фигуры. Темные густые волосы, постриженные в каре, опускались до самых плеч.

– Там холодно? – спросила она.

– Ну, прямо вот в таком виде выходить не стоит, как бы мне этого не хотелось, – не отрывая от нее глаз, сказал я. – Все-таки декабрь на дворе. Надевай пальто. Или не надевай.

Аня вопросительно посмотрела на меня.

– Не надевай, и мы не станем никуда

идти, а останемся здесь, в тепле и уюте, и будем наслаждаться друг другом, и дарить внутреннее тепло, и…

– Я готова, – бесцеремонно прервала она, возникнув прямо передо мной уже в верхней одежде.

8. Просто наслаждаться вечером

– Может быть, – сказал я, с беспокойством оглядываясь по сторонам, – соберем свои вещички и улизнем отсюда по-тихому, пока не поздно? Поедем в нормальное место, в центр?

Мы сидели в каком-то дешевом ресторане, неподалеку от ее дома. Ненавижу публичные заведения, в которых никогда ранее не был. Чувствуешь себя так, будто ты единственный чужак в компании аборигенов с отнюдь не выдающимися моральными качествами. Нужно быть все время на чеку.

– Ехать в центр? По такому холоду? – словно бы прощупывая мое психическое состояние, поинтересовалась Аня.

Ну да, а выходить из теплой квартиры по такому холоду – идея просто великолепная, сказал бы я, если бы захотел поссориться. Небольшой соблазн, признаться, имелся.

– Здесь, по-моему, – закрепляла она свои доводы, – не хуже, чем в любом другом месте.

Конечно, не хуже. Когда недолюбливаешь и презираешь всех людей в принципе, что вполне относилось к Ане, без разницы, где именно терпеть присутствие этих ничтожеств.

Кстати, работает она в службе социальной защиты. Уму непостижимо!

– Ладно, – выдохнул я. – Давай просто наслаждаться вечером.

В окошке напротив столика, за которым мы сидели, не начало еще даже смеркаться.

– Или днем, – пожал плечами я. – Какая разница?

Явно напрашивающуюся шутку, что мне действительности без разницы, когда пить, я так и не услышал. Это вызывало легкое удивление. Обычно Аня не упускала столь удобные возможности.

– Выпей, – сказала она, когда на столе перед нами очутилась заказанная чуть ранее бутылка вина. Денег у меня со вчерашнего дня не прибавилось, но разве это помеха для настоящего джентльмена?

– У тебя такой вид, словно ты хочешь мне о чем-то сказать, – остановив бокал на полпути к цели, сказал я, глядя на необычно тусклое, цвета зимнего неба лицо Ани.

– Я хочу тебе о чем-то сказать, – кивнула она.

– Так говори.

– Выпей.

Я в точности исполнил это указание. Аня одобряюще улыбнулась, но через секунду ее губы стали прямыми, как две параллельные линии. Она посмотрела в окно, ненадолго задержав взгляд на безрадостном грязно-сером уличном пейзаже. Она что-то беззвучно шептала, словно повторяя заученный стих.

Переведя глаза на меня, она выдохнула и заговорила – уверенно и без запинок:

– Мне нужно тебе кое в чем признаться.