Революция
Шрифт:
– SWIFT не изобрели, – констатировал Друг после объяснений банковского клерка. – Обойдемся векселями и чеками.
Они втроем вышли из банка. Деловая часть дня кончилась. Конечно, стоило разыскать Троцкого, сообщить – цистерна с керосином для германской революции прибыла и готова полыхать. Но Федор решил, что успеется.
– Юлия Сергеевна! – предложил спутнице. – Моя съемная квартира значительно уступает роскошному гостиничному номеру, зато она достаточно уединенная. Не соблаговолите ли посетить ее?
Робер, вроде бы шагавший на достаточном удалении, все же что-то услыхал, потому что обернулся и одобрительно подмигнул Федору. Вслух добавил:
– С вашего позволения, месье, мадемуазель, я возвращаюсь в гостиницу и жду суб-лейтенанта. Надеюсь,
– Вполне!
Она плотнее взяла за локоть Федора, по прежнему препятствуя быстрому извлечению оружия. Но меньше всего в этот вечер ему хотелось стрелять. Их обоих ожидало куда более занимательное дело.
Друг посоветовал больше не сдерживаться и пообещал улетучиться, как только они вернутся в квартиру, и не подсматривать за единением сердец, душ и тел.
Глава 12
Он был таким же беглым, как и Юрген. Чуть старше сорока лет, но выглядел глубоко за пятьдесят. Если Юргена искала только полиция Гамбурга, причем – наряду с более чем сотней других активистов подавленного восстания, этот человек подлежал розыску на всей территории Рейха. Он уже год отсидел за антивоенную агитацию в первый месяц войны после нападения на Францию. Был избран депутатом восточно-прусского парламента, находясь в заключении, потом – депутатом Рейхстага. Только на депутатские мандат и неприкосновенность властям было наплевать. Теперь его фотографии бросались в глаза Юргену везде, практически на любом железнодорожном вокзале по пути с севера Германии в Мюнхен.
В Мюнхене они тоже попадались. Наверняка были продемонстрированы каждому полицейскому и бойцу из отряда фрайкора. Поэтому лидера коммунистов отправили туда же, куда и Юргена – во Фрайзинг. Здесь, неподалеку от реки Изар, находился особняк, доставшийся в наследство молодому человеку, сочувствующему социалистам. Этот дом служил временным штабом левых. Не исключено, что уже попал в поле зрения полиции. Поэтому людей вроде Юргена привозили туда в закрытых экипажах. Внутри двора, огороженного сплошной кирпичной стеной, пассажиры покидали экипаж и немедленно шли внутрь. Оставались там, пока не приходило время покидать убежище.
К прибытию Карла Либкнехта во Фрайзинг здесь собралось двенадцать человек. В основном – лидеры заводских ячеек СДПГ. Приезжих, кроме Либкнехта, было двое – Юрген и пожилой ветеран левого движения Георг Ледебур, разменявший седьмой десяток лет.
Патриарх рабочего движения, по праву старшего, сразу бросился обличать соглашательство в рядах левых. Он вещал, что накануне восстания нужно решительно размежеваться с центристами и с теми профсоюзными лидерами, которые не ставили целей дальше, чем некоторое улучшение положения трудящихся. Либкнехт достаточно резко оборвал его, считая, что на данном этапе, когда необходимо свалить кайзера Вильгельма, любые временные попутчики хороши. Победим – разберемся. Он предложил высказаться делегатам от заводских организаций и вызвал ливень претензий. Рабочие считали существование невыносимым. Из-за инфляции средней зарплаты мюнхенского станочника в двести пятьдесят марок совершенно не хватает на съем минимального жилья и содержание семьи в три-четыре человека. Жены рабочих также готовы трудиться, но вакансий для женщин нет. В Мюнхене преобладают тяжелая промышленность и машиностроение с рабочими местами для мужского пола, однако совсем нет легкой промышленности. Пробиться в продавщицы, швеи или официантки практически невозможно. Конечно же, чрезвычайно раздражали мобилизационные меры. Идти на фронт с риском быть убитым или покалеченным никто не желал. Терпение лопнуло из-за репрессий: забастовки оказались под запретом, полиция хватала профсоюзных лидеров, а в случае даже предупредительной стачки, например – с остановкой работ на час, в цеха запускали полицию и фрайкорцев. Полиция держала под прицелом людей, а фрайкор лупил забастовщиков отрезками шлангов, наполненными песком. Зачинщиков забастовки после избиения арестовывали, многих ждал суд. Возмущение людей настолько велико, что в любой день
– Ни в коем случае! – неожиданно отрубил Либкнехт. – Снимут с фронта полк, призовут пяток боевых магов. Выступление утопят в крови, как это случилось в Гамбурге.
– Чего же мы ждем? – подал голос Юрген, самый молодой из присутствующих.
– Оружия. Буквально сегодня или завтра жду сообщения, что оплачен заказ во Франции. Русские пулеметы под их патрон, французы их называют «кошкина митральеза», не менее трех десятков штук. Винтовки, гранаты, минометы. Одновременный огонь из нескольких митральез способен пробить защиту боевого мага.
– Лягушатникам выгодно наше восстание, – почесал в затылке из заводских. – А они еще и денег ждут за помощь?
– Что делать? – развел руками Либкнехт. – Сами знаете, у них идет война. Оружие нужно на фронте, потому нам за деньги, – он посмотрел на Юргена. – Юноша! Слышал, ты – из Гамбурга. Участвовал в уличных боях? Стрелять приходилось?
Юрген вздохнул. Перед глазами вновь возникла та улочка и побоище, устроенное электрическим магом…
– Нет, камрады, не участвовал. Стрелял единожды, убегая от полиции. Попал. Винтовку пришлось выбросить. Вырвало потом. Ночь не мог спать!
– В первый раз – бывает, – успокоил Ледебур. – Потом привыкнешь, камрад. Главное – чтоб помнил, в кого и зачем палишь.
– Но французы… Они же враги! – один за другим загомонили мюнхенцы, которым идея помощи от противника была, по меньшей мере, странной. – Нас обвинят в сговоре с врагами Рейха.
Ледебур выразительно глянул на Либкнехта. Мол: не хотел размежеваться сразу со слюнтяями, и вот что выходит. Но тот упрямо мотнул головой.
– Камрады! Наши враги – не французы, точнее – не французские рабочие и крестьяне, бегущие на смерть по полю боя в серых шинелях, а французская буржуазия. Точно так же, как и наша буржуазия, князья, кайзер, маги, юнкера. Нам не нужна война. Немецкому рабочему незачем убивать французского! Да, встретившись на передовой с французом, наш солдат постарается выстрелить первым и убить, но с единственной с целью – остаться в живых, потому что иначе первым выстрелит тот. Виноватым в смерти любого солдата – нашего или французского – будет не солдат в шинели другого цвета, а капиталисты, пославшие рабочий класс сеять смерть и умирать самим! Восстание в Мюнхене, уверен, не захлебнется как в Гамбурге, а перерастет во всеобщую пролетарскую революцию. Германский пролетариат покажет пример соседним странам. Революция охватит Францию и Россию. Затем Североамериканские Соединенные Штаты и другие промышленные государства. В новом мире, лишенном национальных границ и барьеров, мы построим общество, основанное на справедливости, без эксплуатации человека человеком! Рот фронт!
Короткая и эмоциональная речь немного успокоила колеблющихся, и Либкнехт смог приступить к обсуждению практических вопросов: организации переправки оружия в Баварию и сколачиванию боевых отрядов.
Юрген как неизвестный местной полиции получил самое ответственное задание – возглавить группу, охраняющую доставку французского груза в Мюнхен.
Либкнехт напутствовал:
– Без лишней патетики скажу тебе так, молодой человек: в твоих руках запал всегерманской, а позже – и всемирной пролетарской революции. Не подведи!
Федор и Юлия бессовестно спали часов до одиннадцати, утомленные и счастливые. Понимали: вокруг происходят грозные события, обоих в любой момент смоет и разметает в разные стороны штормовая волна, поэтому наслаждались временем, уделенным друг другу. Широкая и немного жесткая кровать на несколько часов выпала из общего потока событий и всеобщего бурления. Война, революция, грядущий хаос… В эту ночь они просто не существовали.
Потом Соколова достаточно долго приводила себя в порядок: причесывалась, наводила макияж, одевалась. Стремилась, чтобы к появлению в гостинице не выглядеть помятой, словно на свидании с возлюбленным занималась только тем, что обсуждала, как потратить привезенные франки.