Рейд в ад
Шрифт:
— Повезло! — оповестил нас водитель уже без прежнего страха. Теперь, когда мы мчались по грунтовке, в нем появилась уверенность в благополучном завершении нашей поездки. — Сюда они ночью не сунутся! — заверил он нас.
Мы ничего не ответили.
Еще немного, и в свете просыпающейся зари стали видны очертания людских построек.
— У нас на горе «зушки» и «ДШК», а еще «ПЗРК» есть, нас боятся, не трогают, — продолжал просвещать нас водитель легковушки. — У моего брата пятьдесят воинов.
«Да, с пятьюдесятью воинами ты навоюешь, особенно когда сюда подтянется танковый батальон
Машину в очередной раз тряхнуло. Водитель крутанул баранку. Автомобиль заскочил в какой-то двор и остановился.
— Мы дома, — повернувшийся к нам лицом водитель дружески улыбался. — Можете выходить.
Мы выбрались и еще только разминали ноги, когда из тени здания вышел высокий худой старик.
— О, почтенный! — водитель нашей машины склонился в приветственном поклоне.
— Салам алейкум! — поздоровался вышедший из-за второй машины сопровождающий нас парень, Мехсуд Хакимулла, кажется, называл его Исмаил-Ханом.
— Валейкум салам, — ответил ему старик. Они заговорили на родном языке, и весь смысл их беседы прошел мимо моего понимания. Эти двое беседовали довольно долго, иногда старик бросал на нас подозрительные и вовсе не дружелюбные взгляды. Наконец он распрощался с гостем и удалился, скрывшись в одной из расположенных неподалеку построек.
— Абдул Разах — старейшина этой деревни. — Исмаил-Хан, видимо, решил посвятить нас в смысл только что состоявшейся беседы. — Обижается, твердит, что только зря прогонял своих парней. — Исмаил кивнул на все еще крутившихся у машин водителей. — Говорит, Мехсуд Хакимулла так срочно просил машины, что он всерьез рассчитывал на крупную партию товара, а тут вы, — Исмаил откровенно смеялся. — Ему, старому шакалу, все деньги подавай, мало он накопил. Все в могилу утащить хочет! — Хан смеялся, а в словах слышалась давняя неприязнь. — Хорошо хоть сегодня же с порога не прогнал, кров дал, и то хорошо. — Вот, — он протянул руку, показывая на находившуюся прямо перед нами дверь. — Женской половины, правда, здесь нет, — он, как будто оправдываясь, взглянул на молчаливо стоящую Аллу, — но места, чтобы свободно разместиться, достаточно.
Видимо, самому Исмаилу не раз приходилось ночевать в этой халупе, коль он с такой уверенностью говорил о предоставляемом нам помещении.
Утро, едва начавшись, разбудило нас громкими криками. Я выполз из спальника и выглянул в небольшое окошко — стоя посередине двора, местный старейшина и Исмаил-Хан о чем-то ожесточенно спорили.
— Ты хоть что-нибудь понимаешь? — тихонечко спросил я у нашего полиглота Эдика, вроде бы когда-то учившего то ли фарси, то ли дари…
— Что-то о законах гостеприимства, — протирая глаза, Эдуард пожал плечами. — Давно не практиковался, но вроде как старейшина собирается их нарушить. А наш сопровождающий против… — И вдруг до Эдика дошло то, что он сказал. — Так это ж о нас! — протянул он, в то время как ствол моего автомата уже был направлен в сторону говоривших.
— Шмотье на себя, рюкзаки
— Уберите, — потребовал Исмаил и, отметая все норовящие сорваться у нас с языка вопросы, махнул рукой. — Он не нарушит правил гостеприимства, не выдаст и не сообщит о нас американцам… Но это не помешает напасть на нас его двоюродному брату Хамиду.
— Почему он так решил поступить? — я нарочито громко щелкнул предохранителем.
— Полчаса назад до них дошли сведения, распространяемые оккупационным правительством, — казалось, Исмаил с трудом владеет языком, он, видимо, сильно нервничал. — За вашу поимку обещаны большие деньги. Абдулу Разаха и его братьев трудно в чем-то обвинить — за ваши головы назначена уж слишком большая награда. Невероятная.
— Но ты же и Мехсуд Хакимулла почему-то не захотели ее получить? — в сердцах воскликнула Алла, ошеломленная таким коварством. Я же только снисходительно улыбнулся: что ты знаешь о жизни, девочка? Что ты знаешь?
— Я знаю, что на имеющейся у вас видеозаписи, — сказал парень, и я вспомнил, что в тот момент, когда Мехсуд просматривал снятое американцами кино, Исмаил, принесший ноутбук, стоял у двери и, следовательно, мог все видеть.
— Но, может быть, показать это и старейшине? — вновь подала голос Алла.
— Надо совсем не знать Абдулу Разаха, чтобы предлагать такое. Блеск золота и шуршание банкнот для него давно стали милее родных братьев. Он бы с легкостью вас отдал америкосам, но боится… как это у вас сейчас называется?
— Потерять лицо, — напомнил ему Леха.
— Точно, потерять лицо, — Исмаил встал, провел ладонью по своей небольшой бородке, словно стряхивая этим движением усталость. — Он нас не тронет, но чем скорее мы выдвинемся в путь, тем больше шансов у нас вырваться из его лап, — Исмаил-Хан повернулся к остальным сопровождающим и начал отдавать им какие-то указания.
День начинался плохо. Но закон гостеприимства был соблюден до конца: в кувшинах принесли воду, по две большие лепешки на каждого, изюм, вяленое мясо. Поделив продукты и наполнив водой фляги, мы покинули приютившее нас на эту ночь место без всякого о том сожаления.
Направляясь к околице кишлака, я почти физически ощущал, как нас сопровождают порой любопытные, порой сочувственные, а порой и полные ненависти взгляды. Все верно — для кого-то мы просто непонятные люди, для кого-то рафик-шурави, для кого-то кафиры.
Кишлак закончился, и теперь мы, делая крюк, обходили небольшую виноградную плантацию. Впереди Исмаил и два его помощника Джафар и Амир, затем мы — я, Эд, Алла, Леонид, Геннадий, Леха, замыкал цепь угрюмо сосредоточенный Маулави, самый старший из всех проводников — на вид ему лет тридцать, остальные гораздо моложе. Младшему, Джафару, едва ли больше двадцати. Всего сопровождающих четверо — пятый, наш проводник, сославшись на болезнь, остался в кишлаке Абдулы Разаха.