Рейд в ад

Гончар Анатолий Михайлович

Двигались мы быстро, но не бежали, сутки напролет все равно не побежишь, тем более, несмотря на раннее утро, жара уже начала сказываться. Лучи солнца жарили спину. Без каких-либо трудностей мы обогнули соседний кишлак и начали подниматься в горы. Исмаил, прекрасно знающий местность, рассчитывал выбрать одну из малоизвестных троп, тем самым запутывая возможных преследователей. Время от времени днем и особенно ночью над горами появлялись американские вертолеты. Раза три они пролетели совсем рядом, но все три раза нам удавалось спрятаться в скальных расселинах. И все время мы шли в ожидании нападения со стороны двоюродного брата Абдулы Разаха. Но пока никто из нас не обнаружил даже признаков приближающейся погони.

На вторые сутки

наша компания перешла дорогу, благополучно миновала еще один кишлак, и мы даже стали подумывать, что окончательно оторвались от преследователей.

— Нам следует пойти в кишлак, набрать воды и продуктов, — Исмаил потряс передо мной фляжкой, на ее дне едва-едва плескалось, в моих флягах воды не осталось вовсе.

Я полез в рюкзак, достал обе свои посудины и протянул ему.

— Вы оставайтесь здесь, мы, — он взглянул на циферблат своих «Сейко», — вернемся часа через три-четыре. Ждите нас, никуда не уходите. Место укромное, вас никто не найдет.

— Надеюсь, — я был не столь оптимистичен, как он.

— Отдохните, — накидывая на плечи лямки рюкзака, посоветовал Исмаил. Эдуард хмыкнул. Скажет тоже — «отдохните», а что нам еще остается делать?

— Джафар, Амир, Маулави, — окликнул Исмаил-Хан своих расползшихся по сторонам воинов.

— Всем отдать посуду Исмаилу и его людям, они идут за водой и продуктами, — на какое-то мгновение у меня появилась мысль предложить Исмаилу деньги, но почти тут же я отверг ее. Во-первых, мог обидеть, во-вторых, деньги — это всегда искушение.

Исмаил-Хан и другие наши сопровождающие ушли, мы же, распределив между собой время дежурства, спрятались в тень кустов и легли спать.

Проснулся от внезапно возникшего ощущения тревоги. Огляделся по сторонам, увидел залегшего за камнем Шамова, почти успокоился и…

— Где Алла? — спохватился я.

— Отошла в кустики, — на губах Генки расплылась паскудная ухмылка.

— Почему ты отпустил ее одну, без сопровождения? — продолжал шипеть я, хватая оружие и вскакивая на ноги. Остальные, проснувшись, тоже последовали моему примеру. В следующее мгновение я вдруг осознал, что именно меня разбудило — это был вскрик, девичий вскрик на грани слышимости. Предохранитель скользнул вниз. Но с действиями я опоздал — за деревьями мелькнула чалма двигавшегося к нам моджахеда — впереди себя он толкал нашу Аллу, у ее белой шеи блестело, отражая солнечные лучи, острие клинка. Я застыл в неподвижности, раздумывая, что предпринять, а душман подходил все ближе, что-то быстро-быстро лопоча на своем языке. Из всего сказанного я разобрал только «ханум».

— Бросьте оружие, или я убью девушку, — перевел Эдик, хотя мог бы и не переводить, смысл понятен и без перевода.

Душман снова что-то выкрикнул, и его кинжал надавил на шею сильнее, Алла вскрикнула, на коже проступило темное пятнышко.

— Стойте! — Ленька поднял вверх левую руку. — Я кладу, я кладу оружие, — он медленно присел. Положил ствол на камни и, поднявшись, сделал шаг в сторону. — А вы что стоите? — он удивленно вытаращился в мою сторону. — Он же ее убьет!

Следуя его примеру, положил ствол Генка. Мы трое — я, Эд, Леха пока не спешили расставаться с оружием. Я раздумывал, высчитывая имеющиеся шансы. Будь у меня автомат вскинут к плечу, я бы рискнул. Но от пояса… можно и не пробовать. Можно, но…

— Бросайте, быстрее! — Эд вновь перевел требования моджахеда. Я взглянул в глаза духу, в них плясал страх, руки его тряслись, пятно на шее Аллы становилось все больше, и от него вниз потянулась темная полоска. Душман что-то лопотал испуганно-требовательное, видимо, он и сам понял, что сотворил большую глупость, подойдя к нам так близко и открыто.

— Я убью ее! — продолжал переводить Эдуард. Я размышлял.

«В таких случаях никогда нельзя идти на поводу у террориста, нельзя бросать оружие. Нельзя! „Никогда не бросайте оружие“, — учил я своих подчиненных, — стоит вам остаться

без него, как бандит убьет и вас, и того, чьей смертью он вам угрожал». Я перевел взгляд на бледное лицо Аллы, заглянул ей в глаза и не смог разглядеть ничего. Она смирилась! Это показалось мне страшнее всего. Она перестала надеяться. Что ж, Алла умница и рассуждает логично. Все правильно — мы профессионалы, и мы никогда не допустим такую грубую ошибку — не сложим оружия. Арифметика жизни и смерти проста — один труп всегда лучше, чем шесть. Уступи мы, и скоро нас всех ждет могила. Сдаваться нельзя, нельзя, нельзя. Надо что-то делать, время идет, скоро сюда подтянутся подельники захватившего девушку бандита. Они наверняка находятся где-то поблизости. Рискнуть и выстрелить от пояса? Целиться левее, стараясь даже не убить — напугать, заставить террориста отпустить жертву. Нет, так не пойдет, нож слишком острый. Мне ли не знать, как податлива, как легко распластывается под острым ножом человеческая плоть. Выстрелить. Надо постараться попасть ему в голову, но можно случайно убить и ее. Шанс пятьдесят на пятьдесят. С пояса трудно точно прицелиться… Кровь из пореза бежала непрекращающейся струйкой. Черт! Возможность выбора и невозможность выбрать. Пятеро и одна. Одна и пятеро. Черт! Многочисленные капли пота на моей спине собрались вместе и струйкой побежали вниз. Что ты медлишь? Ее же все равно убьют! Стреляй! Убьют, да. Убьют, но тогда, по крайней мере, я не буду считать, что она умерла по моей вине и уж точно не от моей руки. Но опускать оружие нельзя, нельзя, нельзя… Рука «духа» вновь дрогнула, тонкий ручеек на шее Аллы превратилась в широкий поток.

— Опустить оружие, всем! — мой ствол упал на землю, и я, повернувшись к Эду и к застывшему, как статуя Лехе, рявкнул: — Я кому сказал?! Стволы на землю…

Они подчинились. Дурак, на что надеешься, на чудо? Чуда не будет. Теперь смерть ребят тоже на мне. Хотя, наверное, мы бы все равно умерли, трудно представить, что нас отпустили бы живыми. А ложбинка, в которой мы остановились на отдых, — не самое лучшее место для ведения длительного боя. Но в этом случае мы хоть кого-нибудь, да утащили бы с собой в могилу, а так… Справа и слева показались обошедшие нас с боков «духи». Неужели все?

Нас связали, не обыскивая и даже не снимая разгрузок, изъяли только ножи и гранаты, и все. Правильно — зачем тащить тяжелое снаряжение на себе, если это могут сделать пленники?

Нас погнали вниз, кажется, во все тот же кишлак, куда ушли за продуктами Исмаил и его люди. Неужели он нас предал? Но почему? И почему только сейчас? Мог же сделать это еще тогда, в кишлаке у Абдулы Разаха. Пресловутое гостеприимство? Странно и непонятно. Я размышлял над этим и не мог прийти к однозначному выводу. Все прояснилось, когда нас, проведя через весь кишлак, втолкнули в какой-то усаженный деревьями двор — Исмаил-Хан и его спутники находились там же — связанные.

— Ах, мать моя женщина! — выругался Леха. Он, наверное, еще лелеял надежду, что наши сопровождающие придут и освободят нас. Надежда угасла, так и не разгоревшись из искры в пламя.

— А вот и наши шурави! — распростер руки, будто собираясь меня обнять, стоявший посередине двора круглый розовощекий бородач, в котором я для себя почему-то определил Хамида, двоюродного или троюродного брата все того же сволочного старейшины. — К стене их! — приказал Хамид приведшим нас моджахедам. — И привязать за ноги, как собак!

«Духи» бросились поспешно выполнять указания своего главаря. Нас стреножили и привязали к идущему вдоль стены деревянному брусу.

— Оружие заберите с собой! — Хамид продолжал отдавать распоряжения.

Подхватив наше оружие и рюкзаки, большинство пленивших нас моджахедов ушло. Осталось трое — двое приставленных для нашей охраны и сам Хамид, с задумчивым видом разглядывавший наши лица. Он все еще созерцал нас, когда во двор заглянул увешанный оружием старик. При виде стоявшей у стены девушки он цокнул языком, всплеснул руками.