Рейдовый батальон
Шрифт:
Комбат заорал на все ущелье и принялся крыть всех матом. Командир батареи Вася Степушкин, маленький худенький светловолосый капитан, как-то съежился и вжал голову в плечи. Получив нагоняй, он принялся организовывать экспедицию по подъему минометов. Это после того, как два миномета просвистели до самого дна ущелья впереди трупа животного.
Догнали нас солдаты с минометами уже на самой вершине. Гимнастерки от пота побелели и стали как корка.
Пришлось разгрузить свою лошадь и Голубеву. Нелегко было тянуть все тяжелое вооружение минометчикам и пулеметчикам. На привале
Замыкал движение разведвзвод. Комбат уходил с нашей ротой. «Решил приобщиться к нашему подвигу, поближе к „героям“», – пошутил ротный.
Наконец после всех спусков и подъемов вышли на высокогорное плато. Тут размещалась кошара с овцами и низенькое строение из камня, почти нора, обложенная каменным забором.
У входа в «нору» жалась женщина с грудным ребенком, рядом ползали еще пара ребятишек. У забора стоял высокий голубоглазый чернобородый пуштун и что-то восторженно говорил, приветствовал, предлагая лепешки. Я и ротный взяли одну и разломили пополам, пожали ему руку и пошли дальше.
Абориген погладил руки комбата, помахал солдатам и что-то все горланил вслед. Едва мы скрылись за холмом, как раздался выстрел, и тут же послышался истеричный, дикий женский крик, полный ужаса.
Комбат развернулся и вместе с Айзенбергом побежал назад. Кавун остановил роту, и мы заняли оборону. Маты Подорожника были слышны даже нам.
Минут через десять появился разведвзвод, который подгонял командир батальона. Подорожник весь путь продолжал бить кулаком по голове и пинать ногами какого-то разведчика. Это был Тарчук (перед рейдом доукомплектовали разведвзвод, и он, как бывший спецназовец, попросился к ним, а мы не возражали, ротный с радостью сделал этот «подарок», старший лейтенант Пыж не ведал, какой это «данайский дар»).
– Сволочь! Убийца! Мерзавец! – ревел комбат. – Ты зачем человека убил?!
– Не человека, а «духа», – пытался что-то мямлить в оправдание солдат, вытирая кровь с разбитых губ и носа.
– Кто приказал стрелять в человека?
– Никто! Мы, отходя, всегда пастухов убивали! Они все на «духов» работают!
– Здесь тебе не спецназ. Это армейский батальон, и ты, гнида, служишь в доблестном первом батальоне. Мразь! Убийца!
Солдат стоял и молчал, затравленно глядя исподлобья. Он был заметно испуган и не ожидал такого поворота событий.
– Негодяй! Этот мужик меня лепешкой угостил, руку жал. А ты его, как собаку, просто так, мимоходом застрелил! А там ребятишек трое. Теперь с голоду умрут.
Убить человека просто так, ради удовольствия – это выше моего понимания. В голове не укладывается, откуда взялся этот выродок. Ведь простой деревенский парень. А за месяц из озорства или еще черт знает зачем, как мух, застрелил двух человек. Изувер какой-то!
– Дать миномет недоделку, пусть трубу тащит! Автомат забрать, гранаты – тоже. Нагрузить минами мешок, пусть корячится. Сволочь!
Комбат кипел, усы от негодования дрожали, он готов был сам застрелить этого мерзавца.
– Такому все равно,
Переход длился день, а казалось, целую вечность, да еще двигаться приходилось под раскаленным солнцем. Хорошо, что броня зашла в сухое русло и встретила нас. В колонне ночью произошла катастрофа: улетел в пропасть БТР с командиром танкового батальона. Погибли два офицера и два солдата, трое было ранено. Кошмар!
Потом был двухсуточный марш. Еда на броне, костерки, разведенные у гусениц в колее. Пыль, пыль, пыль…
Колонна ползла со скоростью черепахи. Техника растянулась на многие километры. Мы уходили из района одни из последних. Цепочка машин петляла и ползла, как гигантская змея. Правда, эта змея громыхала и пылила колесами и траками.
Ротный подозвал меня перекусить, и я бегом догнал его БМП. Техника стояла, не заглушая моторов, где-то что-то застряло.
– Какая мощь! Что скажешь, «замполь»? – спросил ротный.
– Да, впечатляет!
– Впечатляет… Вот смотри: тут собраны пара бригад материального обеспечения, бригада РЭБ, полк связи, артиллерийский полк, артиллерийская бригада, батальоны связи, еще черт знает что. Штабы, штабы, штабы. Сплошные кунги и будки на колесах. А в горы идут четыре «кастрированных» батальона. Мы в горах по отношению к «духам» всегда в меньшинстве. Одна надежда, что если прижмут, можно вызвать авиацию или артиллерию на себя, может, повезет, и свои не зацепят.
– У меня из головы не выходит убитый афганец. Если мы тут убиваем просто так, то какую тогда интернациональную помощь оказываем? Этот пастух так и стоит передо мной: руки жмет, лепешку сует. Глаза добрые. Рядом – баба с детьми.
– Ну, этого ты видел глаза в глаза, а представь: прилетели вертолеты или авиация, бросили бомбы, пустили «нурсы» – и привет кишлаку вместе с детьми, стариками, ханумками. «Духи» или не «духи» – никто не разбирается. Посмотри, сколько вокруг развалин, тут жили до нас люди, взгляни, у каждого кишлака, за каждым домом – свежие могилы, а за пять лет их, наверное, около миллиона.
– Кошмар. Неправда. Не может быть!
– Правда. Это война ради войны. Нужно армию где-то обкатать, вот и обкатывают. У американцев был Вьетнам для проверки армии и техники, а мы тут проверяем.
– Но до бесконечности это продолжаться не может.
– Не может. А может, и может. Как остановить войну? Как генералам и политикам сохранить лицо? Войну начать легко, а вот закончить трудно, очень трудно. Особенно вот такую, партизанскую. Партизаны и каратели.
– Не ожидал оказаться карателем. Я ехал добровольцем сюда, как в тридцатые ехали в Испанию.
– Ошибся. Мы тут воюем с целым народом, почти со всей страной.
Колонна все тянулась и тянулась. Авангард уже вошел в Кабул, а мы все ехали и ехали. Несколько раз наносили удары прямо с дороги по окрестностям в ответ на выстрелы мятежников. Но это были вылазки сумасшедших. Шла исполинская сила. Артиллерия и авиация тотчас же перепахивала тот квадрат, где что-то шевелилось.