Рейдовый батальон
Шрифт:
– Ах ты, мразь, – рявкнул Голубев и, схватив его за воротник, потянул по мокрому полу.
Солдат извернулся и ударил прапорщика ногой, свалил на пол и принялся душить. Мы схватили его за руки, за ноги и начали драить пол этим дневальным. Визги, хрипы, маты, вопли. Когда в бытовой комнате установился полный бедлам, скрутили ему руки за спину и повели в караульное помещение в камеру. Все его земляки собрались в коридоре и оживленно обсуждали происшедшее.
Начальник караула лейтенант Мигунько испуганно спросил:
– Что произошло,
– Бунт на корабле! Пусть посидит денек, успокоится, подумает, – ухмыльнулся Острогин.
– Я вас всех перестреляю, особенно тебя, лейтенант, ты покойник, – рычал и плакал Исаков, растирая по щекам слезы, слюни и сопли. Все лицо у него было исцарапано, нос разбит.
У Ветишина набухла ссадина над бровью, у Острогана были сбиты в кровь костяшки на руке, у нас с Голубевым исцарапаны подбородки и щеки.
– Щенок, я тебя в пропасть из вертолета сброшу, – зарычал командир ГПВ. – Ишь ты, вояка выискался, только рис, чай, да кур способен в кишлаках воровать, чмо болотное.
– Я снайпер, а не чмо, у меня два «духа» на счету, – рыдал Исаков. – Справились, да? Всех убью.
– Ну все, через неделю заберем, когда успокоишься, – сказал я, и мы вышли из камеры.
– Мужики! – заволновался начальник караула. – Так не пойдет! Вы завтра уйдете воевать, а этого «бабуина» я куда дену? Решите что-нибудь в штабе батальона с арестом на семь суток.
– Решим, решим, все будет в порядке, я сейчас принесу записку об аресте. Договорюсь с Лонгиновым. Отсидит и дневальным по роте бессменным будет. Никаких боевых. А то действительно подстрелит «летеху», он между прочим, Сережка, твой подчиненный.
– Ник, я знаю, уже один раз с ним беседовал. Ох, и взвод достался, из пятнадцати человек – всего два славянина.
– Если сейчас не сломим «мафию», то этот «бухарский халифат» нам устроит веселую жизнь. Молодежь совсем «затуркали»: каждый день синяки то у Свекольникова, то у Колесникова, то у Царегородцева. Всем достается, – задумчиво процедил я сквозь зубы.
– Алимов! Ташметов! Тактагуров! Все ко мне! – прокричал Острогин, входя в казарму. – Взять тряпки, веники, ведра и мыть всю казарму, лично буду контролировать. Возражения есть?
– Нет. Никаких. Разве трудно? Мне никогда не трудно, – принялся быстро лопотать Алимов.
Схватил ведро, тряпку и начал убираться в бытовке. Остальные взялись за канцелярию и умывальник.
– Вот то-то! Видал, Сережка? Никому битым быть не хочется! Правильно, Алимов? – воскликнул Осторогин.
Солдат заискивающе улыбнулся и кивнул в ответ.
– Снять всем ремни, сейчас буду бляхи выгибать, раздеться. Гимнастерки ушиты – разошьем, каблуки заточены на сапогах – срубим. Будете образцовыми солдатами.
Через полчаса у тумбочки дневального стоял в огромной пилотке, широченной гимнастерке, болтающейся, как парашют, Алимов и глупо улыбался. Разогнутая бляха сломалась, и поэтому ремень он держал в руках вместе со штык-ножом.
В роту ворвался комбат.
– Что случилось? Что за мордобой? В чем дело? Под суд отправлю всех, сукины сыны! Не сметь солдата пальцем трогать!
– А если он не выполняет приказ и молодежь лупит каждый день? Национальную рознь сеет, между прочим, русских, говорит, ненавижу.
– Стой, комиссар, успокойся. Не надо политику разводить. Сейчас наговоришь на такую статью УК, что хоть святых выноси. Вас наказывать пока не буду, солдата завтра с гауптвахты забрать, нечего ему в комнате пыток для допроса пленных сидеть. Он все же не «дух», а солдат Советской Армии. Сейчас же написать объяснительные записки и сдать их мне. Решение приму после рейда.
Комбат ушел, злобно шевеля усами.
– Разберусь как попало, накажу как-нибудь! Всегда мы у Подорожника виноватые, – вздохнул Острогин. – Не любит он нас, ой, не любит.
Все узбеки роты и еще несколько ходоков из других подразделений собрались в ленинской комнате и что-то оживленно обсуждали.
– Посторонние, марш отсюда! – скомандовал я.
– Это земляки пришли, – злобно прошипел Хайтбаев. – Поговорить не имеем права?
– Имеете право, но после дембеля, в Ташкенте. Кыш, я сказал, всем отсюда!
Что-то ворча под нос, пятеро солдат встали и вышли. Человек пятнадцать бойцов напряженно смотрели на меня.
– О чем задумались? Какие проблемы? Бунт организовываешь, Хайтбаев? Или ты зачинщик, Алимов?
– Нет-нет! – забормотал солдат. – Все хорошо.
– Хайтбаев, тебе, как боссу «мафии», я обещаю такую характеристику, что в университет не вернешься! Ишь ты, что удумали: русских молодых солдат каждый день избивать и за себя работать заставлять!
Вошел ротный и с ходу отвесил три затрещины: Тактагурову, Алимову и Хайтбаеву. Остальные невольно вжали головы в плечи.
– Ах, «анайнский джаляп», кутаки несчастные, я вам устрою сладкую жизнь! После рейда узбекский наряд по роте целый месяц! В полном составе! Касается всех! Якубовых, Хафизова, Рахманова и прочих участников бандитского сообщества. Исакову – никаких боевых действий. Вечный дневальный – через день! Чмо должно быть на хозяйственных работах, а не воевать. А вы за него в горах будете отдуваться! Разговор окончен, разойдись.
Ваня угрюмо посмотрел на офицеров, сидящих за столом.
– Мужики, ну начудили! Шуму-то, шуму на весь батальон. Мало мне склок с Подорожником – еще добавили.
Никак не даете уехать домой спокойно. Обязательно было мыть пол Исаковым? Да еще перед выходом в рейд? Балбесы. Всем успокоиться и переключиться в мозгах на войну!
Как надоела эта извечная проблема: офицеры-славяне и солдаты с Востока. И мы должны их заставлять служить и работать. Вот отсюда, из армии, корни национализма в стране.