Рэймидж и барабанный бой

Поуп Дадли

Голос его был все таким же высоким и с тем же носовым произношением, но сам человек претерпел заметные изменения. В Бастии Рэймидж пытался представить странную ауру, окружавшую его, как блеск драгоценного камня; но теперь, что бы это ни было, это выглядело еще более странным. И в единственном зрячем глазу — да, он понял это с изумлением, — было то же выражение, что у Саутвика в предвкушении битвы.

— Не мямлите, — сказал коммодор резко. — Сэр Джон рассказал мне, что на сегодняшний день вы успели допустить неповиновение приказам, сдали ваше судно, будучи

взятым в плен, использовали уловки, чтобы убежать, играли в шпиона, вламывались в чужой дом, читали чужие письма — разве это не означает быть занятым?

— Я думал, что вы собирались назвать это как-то иначе, сэр, — сказал Рэймидж, успокоенный явно насмешливой нотой, на которой коммодор завершил свою речь.

— Я понял, что сэр Джон уже выразил свои взгляды, так что у меня нет никакой необходимости добавлять мои. Но вы взяли на себя дьявольский риск в отношении маркизы. Никогда, никогда не рискуйте жизнями тех, кого любите, или тех, кто любит вас, молодой человек, если у вас нет письменного приказа сделать это.

— Но я…

— Если вы не любите ее, вы — дурак. Не считайте одноглазого слепым, мистер Рэймидж.

— Нет, сэр, я не считаю…

— Хватит, хватит, коммодор, остыньте, черт побери! — прервал сэр Гильберт — Вы напугали беднягу больше, чем целый испанский флот!

— Вы боялись быть убитым, когда два испанских фрегата приблизились к вам той ночью?

Вопрос коммодора был настолько неожиданным, что Рэймидж ответил, не успев подумать:

— Нет, сэр, не того, чтобы быть убитым; только поступить неправильно.

— Что вы имеете в виду: «поступить неправильно»?

— Ну, сэр, что люди подумают, если я сдамся.

Коммодор сжал руку Рэймиджа дружественным жестом.

— Я думаю, что сэр Гильберт согласится с моим советом. Во-первых, мертвые герои — редко самые умные. Нужны мозги, чтобы быть живым героем, и живые герои приносят больше пользы своей стране. Во-вторых, и более важно: никогда не волнуйтесь, что подумают люди. Делайте то, что считаете правильным, и будь прокляты последствия! И не забывайте: человек, который сидит на заборе, рискует порвать штаны.

Сэр Гильберт кивнул в знал согласия:

— Следует предполагать, конечно, что человек, которому вы даете этот совет, не является безответственным дураком, а, коммодор?

— Конечно! Это не тот совет, который я даю всем подряд, и молодой Рэймидж имеет право на него! Ну, господа, — он улыбнулся, — вы должны извинить меня: я поднимаю свой широкий вымпел на «Капитане». Будет удовольствием вернуться на борт семидесятичетырехпушечного снова — каюта покажется огромной после закутка на фрегате. Хотя неудобства были значительно смягчены вашим обществом, сэр Гильберт.

Сэр Гильберт насмешливо поклонился.

— И, мистер Рэймидж, — добавил Нельсон, — вы найдете, что позиция «Кэтлин» в походном ордере — в двух кабельтовых с наветренной стороны от «Капитана». Я дам сигнал о вашей позиции в боевом ордере. Поставьте лучшего впередсмотрящего, наблюдайте мои маневры и повторяйте все сигналы, какие я подам, чтобы остальные корабли

моего подразделения не имели оправдания, что не видели их. От вас ожидается, что вы сумеете прочесть сигналы сквозь дым столь же плотный, как эти облака!

Рэймидж едва возвратился к «Кэтлин», и гичку подняли на борт, как Джексон, который был назначен сигнальщиком, сообщил взволнованно:

— Флагман флоту — номер пятьдесят три, «Приготовиться к сражению», сэр!

— Подтвердите! Мистер Саутвик: наша позиция — два кабельтовых с наветренной стороны «Капитана» — корабля коммодора.

— Есть, сэр, — они подняли его вымпел несколько минут назад.

Рэймидж посмотрел на часы. Пять минут четвертого, тринадцатый день февраля — канун дня св. Валентина. Это должен быть св. Криспин, учитывая обстоятельства, — и он сидел бы на бушприте и декламировал монолог Генриха V.

Послышались трели боцманских дудок, сопровождаемые громоподобным: «Вы слышите там! Все по местам, готовится к бою! Слышите вы там…» «Кэтлин» шла полным ходом к месту с наветренной стороны от «Капитана».

Как только куттер оказался на позиции, и в то время как матросы расставляли ведра и бочонки с водой, смачивали и посыпали песком палубу, тащили запасные ядра, натягивали абордажные сети, и делали все, что стало для них привычным ритуалом, Рэймидж подозвал Саутвика к гакаборту.

— Мы должны повторять все сигналы, какие поднимет коммодор, так что натяните запасные фалы на случай, если основной будет сбит ядром. У нас, вероятно, будут раненые — надо расстелить внизу паруса, чтобы положить их. Судну, возможно, потребуется срочный ремонт, так что скажите помощнику плотника и его команде, чтобы имели сумки с инструментом наготове. Спустите гичку снова и буксируйте ее за кормой. И напомните мне, если я забыл что-нибудь… ах, да, обе носовые помпы на палубу.

— Есть, сэр, — сказал Саутвик. — Не могу придумать что-нибудь еще в настоящий момент.

— Боже мой! — застонал Рэймидж, видя, что точило подняли на палубу. — Мы действительно должны крутить эту проклятую штуку? Скоро на абордажных саблях, пиках и томагавках не останется металла…

Саутвику удалось снова обрести свой двуручный меч, когда «Кэтлин» была возвращена и, вспомнив про зарубку, которую он оставил, готовясь брать на абордаж «Сабину» и которую забыл выправить, он сказал поспешно:

— Мы просто должны проверить все, сэр, — и это даст помощнику кока шанс наточить его тесаки!

С этим он ринулся вперед, и явный восторг при мысли о предстоящем сражения читался в его походке.

Со смешанным чувством усталости и волнения Рэймидж задержался на корме на несколько минут, чтобы получше разглядеть флот, который теперь был выстроен в две колонны. Как раз когда он смотрел, три крошечных мотка ткани взлетели на сигнальном фале «Виктори», и он обернулся, чтобы указать на них Джексону, но американец уже смотрел в подзорную трубу, как матрос флагмана дергает фал, чтобы развернуть флаги. Внезапно все три затрепетали на ветру.