Рэймидж и барабанный бой
Шрифт:
Клубы дыма вдоль левого борта «Каллодена»; потом отдаленный гром. Он поглядел на Саутвика, который схватил подзорную трубу Джексона. Сражение дня святого Валентина началось. Клубы дыма замедлились и рассеялись, сливаясь в низкое облако, дрейфующее по ветру чуть выше поверхности моря.
Потом более долгий раскат грома — и он увидел, что «Бленхейм» изрыгает дым бортового залпа. Стреляли ли они оба в то же самое испанское судно? «Принц Георг», третий в британской линии, дал свой первый залп в ту же секунду, когда «Каллоден» дал второй,
Таким образом, эти шесть испанцев проиграли гонку: достигнув воображаемого перекрестка первыми, британские корабли были в состоянии дать бортовые залпы в носы вражеских кораблей. Потом сквозь дым он увидел, как два ведущих испанские корабля, поворачивают на правый борт, идя параллельным, но противоположный британцам курсом, и отдаленный грохот, сопровождаемый другим, показал, что они открыли ответный огонь, как только их борта обратились в сторону британцев.
Внезапно Саутвик, все еще прижимая подзорную трубу к глазу, закричал взволнованно. Да! Оба испанца продолжили поворачиваться: вместо того, чтобы остаться на противоположном курсе, они удирали, сопровождаемые другими четырьмя.
— Взяли курс прямо на Кадис! — вопил Саутвик. — Эту полудюжину Кордовы можно списывать со счета!
Снова «Каллоден», «Принц Георг» и «Бленхейм» стреляли, и дым, плывущий по ветру, скрыл всех шестерых испанцев от взгляда Рэймиджа.
— Сэр! — кричал Саутвик, хотя Рэймидж был только в паре ярдов от него, указывая взволнованно на девятнадцать судов Кордовы по правому борту. Они также пытались уйти: лидеры поворачивали на левый борт, ложась на противоположный британцам курс. Через несколько минут они окажутся по правому борту «Каллодена», и Рэймидж представил себе, как его люди из расчетов левого борта, поспешно перебегают, чтобы усилить расчеты правого борта.
Поворачивая подзорную трубу, чтобы рассмотреть все подразделение Кордовы, Рэймидж был удивлен, увидев в перспективе и в увеличенном изображении, насколько ведущие суда сгрудились по три и по четыре в ряд, так что их очертания слились воедино, превратившись в сплошную линию открытых орудийных портов, стволы пушек торчали как щетина на жесткой щетке.
Красный корпус «Сантиссима Тринидад» (ее белые бортовые полосы были прорезаны через геометрически точные интервалы четырьмя рядами открытых орудийных портов), был более заметным, хотя перед ним находились «Сальвадор дель Мундо» и «Сан Хосеф», оба трехпалубники, «Сан Николас» и еще один семидесятичетырехпушечный, которого он не мог опознать.
Эти пять кораблей закрыли многие другие, но вопреки отсутствию четкого строя — или, возможно, как раз благодаря этому, — они выглядели огромными. Рэймидж был рад опустить подзорную трубу и увидеть их снова в отдалении, но несколько впечатлений остались — среди них нос «Сан Николаса», выкрашенный алой краской и украшенный огромной позолоченной
Он услышал, как Стаффорд сказал:
— Если ваши уши захрустят, это значит, коммодор использует нас как прокладку между «Капитаном» и «Сантой Тринидадой»!
И Стаффорд, вероятно, был совсем немного не прав: через десять или двадцать минут «Кэтлин» будет зажата между верхним жерновом линии Кордовы с наветренной стороны и нижним жерновом британцев с подветренной. Однако если бы коммодор хотел видеть ее с подветренной стороны, он дал бы сигнал.
— У нас будет самый лучший вид на гильотину, — сказал Стаффорд с явным удовольствием одному из своих помощников. — А ты знаешь парня, который имеет лучший вид? Да ведь это тот, которому отрубают башку! Если, конечно, они не уложат его мордой вниз, чтобы он не видел, как падает нож.
— Ты хотел бы видеть, как он падает, Стаф? — спросил кто-то.
— А то! Не люблю, когда кто-то подкрадывается сзади.
— Но проклятый нож не крадется к тебе. Он падает быстрее, чем главный старшина выжрет бутылку рома, протащенную контрабандой на борт.
— Быстро или медленно, мне все равно нравится видеть то, что падает, — сказал Стаффорд философски. — Как тогда, когда я упал с грота-стеньги рея.
— Когда ты что? — Недоверие в голосе было очевидно.
— Ты называешь меня лгуном? — горячо воскликнул Стаффорд. — Я упал с грота-стеньги рея «Живого» — ты можешь видеть его вон там — считай три года назад. И держать глаза открытыми было очень полезно для меня.
— Почему? Использовал свои брови, чтобы зацепиться за невидимый крюк?
— Никаких невидимых крюков на «Живом» нет, приятель. Не-а, когда я падал, я смотрел вниз и видел, что не доставлю никаких хлопот первому лейтенанту.
— Никаких хлопот первому лейтенанту? Какое ему дело до этого?
— Бог ты мой! — воскликнул Стаффорд. — Я должен произнести по буквам, чтобы ты понял наконец? Если бы я упал на палубу, я развел бы там ужасную грязь, и пришлось бы все долго отмывать и драить, прежде чем первый лейтенант посчитал бы палубу чистой снова.
— Но как падение с открытыми глазами помешало тебе загадить палубу?
— Оно и не помешало. Я только увидел, что не сделаю этого. О, не говори мне этого! Я просто имею в виду, что я видел, что падаю не на палубу, а прямо в море. Что я и сделал.
Саутвик, который был, очевидно, столь же заинтригован рассказом Стаффорда, как Рэймидж, крикнул, когда дослушал:
— Ладно, оставьте всю эту болтовню на потом. Вы похожи на стаю бакланов вокруг мертвого кита.
В этот момент он заметил долговязую фигуру Фуллера, перевесившегося через гакаборт.
— Фуллер! — заревел он. — Куда ты, черт побери, лезешь? Почему ты оставил свое орудие?
— Моя леска, сэр — я хотел проверить, не попалась ли на нее рыба, сэр.