Рейн и Рийна
Шрифт:
Рейн молча кивает. Предложенная сигарета не вычеркнула из его памяти презрительной усмешки Длинного, означавшей, что рубль — не деньги. Более чем скудные карманные деньги — постоянная и нешуточная забота Рейна. Едва речь заходит о карманных деньгах, покупках, расходах, складчинах, как его тут же охватывает мучительное чувство неполноценности, какой-то ущербности. Более болезненной темы для Рейна нет. Даже деньги, заработанные летом, ему приходится почти полностью тратить на покупку самых необходимых вещей.
— И сколько ж снимков ты уже нащелкал? — равнодушно
Рейн мгновенно оживляется, забыв про обиду. Разговор коснулся любимого дела, настоящего увлечения, того единственного, что выделяет его в классе.
— Да дело не в количестве… — смеется Рейн и добавляет наставительно: — Художественный и технический уровень — вот это… кое что да значит!
И в голосе его звучит не только наставительность, но и легкое превосходство, как только что у Длинного.
Но Длинный тут же перебивает его презрительной репликой:
— А что толку от этих твоих фоток!
Сказать — не сказать? Сказать — не сказать? Рейн колеблется, но недолго. Ведь сказать такое приятно, не похвастаться просто невозможно.
— Завтра, к примеру, диплом вручат… — сообщает Рейн, по-прежнему притворяясь равнодушным. Он чувствует, что в этой компании говорить о своем увлечении всерьез нет смысла. Но все же… Но все же он смотрит на Длинного выжидающе, словно рассчитывая на удивление или восхищение. Напрасно. Бизнесу и Толстому факт, что такой, собственно, юнец удостоен диплома только что состоявшейся республиканской выставки, не говорит ничего. Они просто не дают себе труда вникнуть в слова Рейна, спросить: «За что? когда? где?».
Один только Длинный, похоже, тотчас уловил смысл сказанного. Возможно, он даже слышал или читал про эту выставку. Лицо его становится жестким, и он бросает в ответ одно-единственное презрительное слово:
— Врешь!
— Не хочешь — не верь! — обиженно пожимает плечами Рейн.
— Ты — и диплом! — роняет Длинный. Очевидно, в его голове не укладывается, что парень, с которым он еще два года назад учился в одном классе и над увлечением которого изредка подтрунивали, добился успеха.
А ведь серенький такой, неприметный воробышек. Учился прилежно, ничем не выделялся. Разве что на экскурсиях щелкал фотоаппаратом. Гроши свои жалкие мусолил. Ни широты натуры, ни житейской хватки в нем не замечалось. Серость — одно слово… Тем не менее стал учиться дальше и, выходит, фотографирует по-прежнему, небось, и гроши свои по-прежнему мусолит… Надо же, серые перышки начинают приобретать окраску!
Сознание этого свербит где-то в глубине души, портит Длинному настроение. Он чувствует, как теряет в росте, в значительности, ему трудно разговаривать с этим школяром свысока.
Тут наконец решает вступить в разговор и Бизнес. Растягивая слова, он спрашивает:
— Денег тоже отвалят?
— Нет, — качает головой Рейн.
Бизнес делает пренебрежительный жест, давая понять, что его не интересует то, что не приносит денег.
— Своих грошей много приходится вкладывать? — нетерпеливо спрашивает Длинный.
—
— Это сколько же — страшно дорого? — тотчас спрашивает Длинный. В нем неожиданно просыпается интерес к финансовым затруднениям Рейна. Интерес, которого раньше что-то не замечалось.
Бизнес поднимает взгляд. Да. Длинный явно что-то задумал! Без задней мысли он своей заинтересованности проявлять не станет.
— Взять хотя бы цветную пленку… три рубля штука! Да еще за проявку полтора… А что с одной пленки, хорошо, если два-три нормальных кадра получится… — озабоченно отвечает Рейн.
Во взгляде Длинного, во всем его облике появляется что-то жесткое, волчье. Рейн не улавливает этой перемены, зато ее тотчас замечают и Бизнес, и Толстый.
— Эй, Торгаш, главный казначей! Пятерку досточтимому однокашнику! По ритуалу! — с какой-то злобой приказывает Длинный. Куда только девался приятельский тон! В голосе Длинного опять звучат те самые нотки, что появились у него, когда Рейн упомянул о своем дипломе.
Слова Длинного вызывают у Толстого короткий смешок. Он, надо полагать, знает, что последует дальше, и заранее испытывает удовольствие. Должно быть, это не первая пятерка, выдаваемая по ритуалу.
Бизнес послушно достает бумажник. Как и его владелец, он выглядит весьма внушительно — кожаный, узорчатый и к тому же довольно пухлый. Бизнес неторопливо, деловито, как и подобает уважающему себя кассиру, роется в бумажнике. Наконец извлекает пятирублевку. Потом с достоинством, не спеша, прячет бумажник за пазуху. Похоже, и он знает, что последует дальше, и наверняка предвкушает это, и предвкушая, оттягивает, насколько возможно, заключительный момент.
Бизнес расправляет пятерку на ладони, затем неспешно, со значением, проводит рукой по заду и, скомкав деньги, бросает их к ногам Рейна.
Рейн стоит как вкопанный.
Все молчат.
Троица наблюдает за переживаниями Рейна с каким-то злорадством, с каким-то ехидным удовлетворением — это чувствуется во всем их облике. Бизнес причмокивает, словно смакуя постигшее Рейна унижение. Длинный явно наслаждается растерянностью Рейна. Высоко вскинув голову, он оглядывает его чуть искоса, сверху вниз, и цедит сквозь зубы:
— Ну вот, теперь у тебя есть не только диплом, но и деньги!
Толстый довольно хмыкает. Вообще-то ему Рейнов диплом до лампочки; но Длинного, он, видно, задел за живое, так что Толстый считает своим долгом выразить соответствующее отношение к Рейну и его диплому.
Слова Длинного и смех толстяка выводят Рейна из оцепенения. Он поддает ногой скомканную пятирублевку, та взлетает и падает в нескольких шагах от него на мостовую.
Толстый тотчас умолкает. С лица Бизнеса мгновенно исчезает довольная ухмылка. Кассир вопросительно смотрит на Длинного. Как же так? Парень испортил всю игру. С такого станется, что оставит деньги валяться посреди улицы. Еще не хватало самим подбирать!