Рейнеке-лис

фон Гёте Иоганн Вольфганг

Примет вас женушка наша и чем-нибудь вкусным накормит.

Правда, не будет мышей, но… чем богаты—тем рады».

Кот между тем, пристыжённый лисьей насмешливой речью,

Лихо метнулся в дыру — и сразу же в петлю попался.

Вот как Рейнеке-лис угощал гостей простодушных!

Только почувствовал Гинце прикосновенье веревки,

Так и шарахнулся сразу назад, перепуганный насмерть.

Слишком силен был прыжок— и петля стянулась на Гинце!

Жалобно

Рейнеке звал он, который злорадно снаружи,

Все это слыша, язвил, просунувши морду в лазейку:

«Гинце, понравились мыши? Упитанны? Или не очень?

Если б Мартынчик узнал, что вы его дичь уплетали,

Он бы горчицы принес вам: он очень услужливый мальчик.

Что?! При дворе это принято — петь за столом? Сомневаюсь!

Если б в такую ловушку, в какую вас я пристроил,

Так же попался мне Изегрим, он бы за все свои козни

Полностью мне заплатил!» Тут Рейнеке-плут удалился…

Надо сказать, что он хаживал часто не только на кражи:

Прелюбодейство, убийство, грабеж и предательство сам он

Даже грехом не считал — и подобное что-то задумал.

Фрау Гирмунду решил он проведать с двоякою целью:

Выпытать прежде всего, в чем, собственно, жалоба волка,

А во-вторых, он намерен был возобновить с ней интрижку.

Изегрим был при дворе, — ну, как не использовать случай?

Нечего тут сомневаться: ведь именно склонность волчицы

К нагло распутному лису зажгла всю ненависть волка…

Рейнеке к даме пришел, но как раз не застал ее дома.

«Ну, байстрючки!» — сказал он волчатам, — ни больше, ни меньше!

Мило кивнул малышам и ушел по другим он делишкам.

Утром, чуть свет возвратившись домой, Гирмунда спросила:

«Не заходил ли ко мне кто-нибудь?» — «Да вот только что вышел

Дяденька Рейнеке, крестный, — хотел побеседовать с вами.

Всех нас, как есть, почему-то он назвал байстрючками…»

«Что?! — закричала Гирмунда. — Он мне ответит!» И тут же

Бросилась вслед за нахалом — с ним рассчитаться. Знакомы

Были ей лисьи дорожки. Настигла — и крикнула гневно;

«Что это?! Что за слова?! Что за бесстыжие речи?!

Как вы, бессовестный, смели так выражаться при детях?

Каяться будете!..» Так раскричалась она и, свирепо

Зубы оскаля, вцепилась в бороду лису. Узнал он

Силу зубов ее острых! Бегством спастись он пытался, —

Фрау Гирмунда за ним. История тут получилась!

Старый заброшенный замок поблизости был расположен:

Оба влетают туда — ив башне одной обветшалой

Трещину видят: стена за давностью лет раскололась.

Рейнеке сразу юркнул, протиснувшись, правда с натугой, —

Щель

узковата была. Волчица, дородная дама,

Ткнулась также стремительно в щель головой, но застряла, —

Тыкалась, ерзала, билась, пыталась протиснуться — тщетно!

Только сильней защемило, — ни взад, ни вперед не пролезет.

Стоило Рейнеке это заметить, окольной дорогой

Сзади он к ней забежал, — и теперь он ей задал работу!

Но уж при этом она не скупилась на ругань: «Мерзавец!

Ты поступаешь бесчестно!» А Рейнеке невозмутимо:

«Жаль, что не раньше! Но все-таки — что суждено, да свершится!»

Это не доблесть — супругу свою утруждать избегая,

К женам чужим прибегать, как Рейнеке делал беспутный!

Ну, а когда из расщелины вырвалась все же волчица,

Рейнеке был далеко, шагал он своею дорогой.

Думала дама сама защитить свое дамское право,

Дамскую честь отстоять, но вторично ее потеряла…

Впрочем, вернемся к злосчастному Гинце. Как только он понял,

Что в западне очутился, он — в чисто кошачьей манере —

Жалобно начал вопить. Мартынчик сорвался с кровати:

«Слава богу! В счастливый часок я, как видно, приладил

Петлю у этой лазейки! Попался воришка! Заплатит

За петуха он недешево!» Прыгал от счастья Мартынчик.

Живо он свечку зажег (все в доме спали спокойно),

Мать и отца разбудил он, растормошил всю прислугу,

Крикнул: «Лисица попалась! Вот мы ей покажем!» Сбежались

Все от велика до мала, вскочил и сам папенька патер,

Спешно подрясник набросив. С двусвечным шандалом бежала,

Всех возглавляя, кухарка. Мартынчик увесистой палкой

Вооружился проворно — и начал с кстом расправляться:

Бил его немилосердно—и глаз, наконец, ему вышиб.

Все колотили кота. С острозубыми вилами патер

Тут подоспел, — самолично разбойника думал прикончить.

Смерть свою Гинце почуял: с отчаянья бешено прыгнул,

Патеру в пах угодил, искусал, исцарапал опасно,

Страшно его осрамил — и за глаз расквитался жестоко.

Крикнул тут патер — и наземь упал, и сознанья лишился.

Неосторожно ругнулась кухарка: сам черт, вероятно,

Чтобы напакостить ей, эту штуку устроил! И дважды,

Трижды клялась, что готова последних пожитков лишиться,

Лишь бы такого несчастья с хозяином не приключилось!

Даже клялась, что когда бы и клад золотой отыскала,

Клада бы не пожалела она, — обошлась бы! Скорбела

Так о хозяйском стыде и тяжелом увечье кухарка.

С плачем попа, наконец, унесли и в постель уложили, —