Рейс продолжается
Шрифт:
Сейчас сядем заправляться.
И тут у меня мелькает безумная надежда. Может, нас всех освободят, выпустят? Потребуют огромную сумму выкупа и освободят?
Я бы на их месте именно так поступил. Почему не заработать? Все равно терять нечего.
Но тут же меня окатывает волна ужаса. Всех освободят, а меня пристрелят! Я же полицейский, их злейший враг. Если уж на то пошло, то все произошло из-за меня.
Самолет приземляется тяжело, со стуком и толчками. Наверное, незнакомый летчикам аэродром или неподготовленный.
Я
Наш лайнер рулит очень долго в какой-нибудь дальний конец аэродрома, чтобы не пострадали здание и другие самолеты при взрыве. Незаметно на него нацеливают незажженные пока прожектора.
Специальные команды уже наготове, они подбираются к самолету…
По крайней мере так происходило бы у нас. Как у русских, я не знаю. Может быть, у них ничего этого нет — они не очень-то привыкли к таким делам. Может, просто заправят, и все, летите себе, голубчики, добрый вам путь…
Самолет останавливается, двигатель замолкает и наступает жуткая тишина.
Там, возле кабины летчиков, продолжаются переговоры. Теперь в тишине, напрягая слух, я могу кое-что разобрать. Рокко требует, летчики передают это властям, те отвечают, летчики сообщают Рокко ответ. Он спорит. Что-то не получается.
Потом долго никаких разговоров.
В салоне — еле слышные перешептывания, хныканье детей, стоны тех, кому сделалось плохо, ласковые голоса стюардесс, помогающих больным, ухаживающих за детьми. Но слышен и храп, кто-то спит — ах, это те два здоровых бородача.
Периодически за нашей спиной слышно сухое покашливание Белинды. Это она дает понять, что не спит, что внимательно следит за нами. А впереди я вижу «боксера». Ну и морда! Глазки так и бегают, пистолет в опущенной вдоль тела руке. Но меня не обманешь — уж я представляю, с какой быстротой он начнет стрелять, если потребуется. И с какой точностью.
Вдруг в салон входит Рокко, он решительным шагом направляется ко мне!
Холодный пот течет у меня по спине, ноги отнимаются, если б даже я захотел сейчас встать, то не смог. Пришел мой смертный час. Он убьет меня! Прямо сейчас! Я закрываю глаза, мне трудно дышать…
Но Рокко молча делает знак моему соседу-парикмахеру следовать за ним, а мне лишь шепчет: «Следующая твоя очередь».
Они уходят в нос самолета.
Видимо, открывается дверь, потому что в салон, где царит страшная духота, проникает струя свежего воздуха.
Ясно — они выпускают несколько заложников в обмен на что-то, или одного этого парикмахера, чтобы рассказал, что происходит в салоне. (Иногда воздушные пираты так делают).
И вдруг кровь застывает у меня в жилах — я слышу звук выстрела!
Затем закрывается дверь — приток свежего воздуха прекращается.
Я достаточно разбираюсь в этих делах, чтобы понять — через определенные промежутки времени они будут убивать заложников, одного за другим, пока не будет выполнено какое-то их требование. Какое? Тут я вспоминаю, что не было дозаправки. Я бы услышал.
В чем дело? Русские отказались? Или какие-то другие причины?
Одно ясно — Рокко сказал мне об этом недвусмысленно — следующей жертвой стану я!
И еще одно — теперь уже ждать от бандитов, чтобы они сдались, не приходится. Они хладнокровно на глазах у всех совершили убийство. А ведь до этого был выстрел, быть может, застрелили кого-нибудь из летчиков или того ребенка?
Ну, что ж, я их понимаю — терять им нечего. И без этих убийств им была обеспечена смертная казнь или пожизненное заключение — не только за захват самолета, но и за все их прошлые дела. А уж теперь…
Одно я так никогда, наверное, не пойму — почему из десятков пассажиров в качестве своей первой жертвы они выбрали этого беднягу — парикмахера? Вот тебе и «Пизанская башня» и «Буксир в порту»…
Понимаю, если бы меня, но его…
А меня может спасти только чудо!
Опять тянется невыносимое ожидание.
В салоне духота. Слышны тяжелое дыхание, надрывный кашель, детский плач. Многие пассажиры, не выдержав напряжения или наглотавшись снотворного, спят.
Стюардессы по-прежнему ходят по салону, помогая, чем могут.
Периодически слышен голос Белинды:
— Не вставать! Руку из кармана! Буду стрелять!
Это она на всякий случай — мол, не дремлет, все видит, все замечает.
А вот «боксер», тот-то уж наверняка все замечает, от его кабаньих глазок ничего не укроется.
Слышу снаружи какой-то шорох, возню, шум мотора, стук. Ага — это подошел заправщик. Слава богу! Требование бандитов выполняется — идет заправка самолета. И я уношусь в мечту — вот мы поднимаемся в воздух, летим, летим и, наконец, приземляемся на каком-нибудь индийском или иранском аэродроме. Налетчики сдаются, а нас всех выпускают и отправляют домой.
Ох, как хочется жить! Только бы жить!
На меня постепенно тоже нападает оцепенение. Невозможно, чтобы столько времени нервы были натянуты, как струны у рояля. Надежда сменяется равнодушием. Ну, убьют, ну, освободят, не все ли равно, пусть будет, что будет…
Наверное, я задремал. Очнулся, посмотрел в иллюминатор, по-моему стало светлей, бросаю взгляд на часы, видимо, скоро рассвет. Но который час? Черт его знает, я ведь не знаю, где мы.
Вот тогда-то, когда и я и, наверное, другие пассажиры, да и сами бандиты меньше всего об этом думали, все и происходит!