Режиссёр смерти: Последний дебют
Шрифт:
Пётр усмехнулся и шумно сглотнул.
– Мне Затейников рассказывал о великом и непревзойдённом Сэмюеле Лонеро, но я не думал, что это вы... Я представлял вас как мрачного возрастного человека или серьёзного мужчину, думал, что великим маэстро должен быть человек не младше тридцати... Сколько вам лет?
– Семнадцать.
– Ба! Да вы совсем мальчик! Я... Честно, я поражён.
– Мне все так говорят, я уже привык. Почти все думают, что гениями могут быть только возрастные люди, потому к моему таланту относятся с подозрением и даже усмешкой.
– Но это правда поразительно!.. А откуда вы родом?
–
– Октавиус... Это небольшой городок, верно?
– Да! Мы потом с отцом переехали в Даменсток.
– А ваш отец?..
– Он судья.
– Ба! Я думал, что вы однофамильцы, а вы, оказывается, родственники! Что ж, будем знакомы ещё раз, господин Лонеро!
Они вновь пожали друг другу руки.
– Но почему вы назвали меня господин Лонеро?
– На ты, давайте на ты!
– Хорошо, но тогда никаких господинов! Можно просто Сэм или Сёма. А то ты как Стюарт «господин» да «господин»!
– Потому что вы гений и мастер, а мастера называть «Сёмой» очень странно, – сказал Стюарт.
– Соглашусь со Стюартом, «господин Лонеро» звучит солиднее.
– Но я младше вас двоих!
– Мы так выражаем своё уважение вам, господин Лонеро, – сказал Стюарт и замолк.
Больше он не появлялся в разговоре Петра и Сэмюеля, которые без устали болтали всё время то о музыке, то об искусстве в целом: Радов часто вставлял иностранные фразочки в разговор, а Лонеро просил Уика переводить ему сказанное. Доктор слушал их, попутно читая сказки, и порой то усмехался при произнесённых шутках, то бросал беглый изучающий взор на соседей.
Незаметно подкрался вечер.
Сэмюель и Пётр, утомлённые бурным разговором, уже вовсю смотрели десятые сны, а между тем Стюарта мучили тревожные мысли. В попытках отвлечься, он то читал книгу, то вертелся с боку на бок, то отчаянно бился в попытках заснуть, но тщетно: страшная тревожность никак не исчезала. Тогда он решил прогуляться по вагону и полюбоваться видом мелькавших за стеклом красот природы, который мог вполне подействовать, как успокоительное.
Однако в коридоре он встретил Эллу Окаоллу с её подругой – низенькой приятного вида блондинкой с мягкими пухлыми губами, немного мясистым носом, румяными щеками, большими фиолетовыми глазами с ресницами, как лапки паучков, распущенными длинными волосами, убранными кокошником, и двумя косичками на плечах. На ней было платье с пышной юбкой красно-синего цвета с белыми и золотистыми узорами, на плечах лежал красный узорчатый платок.
Но она вовсе не интересовала Стюарта, его интересовала Элла. Красота и аристократическая грация этой женщины, с которой он ни разу не говорил и ничего о ней не знал, кроме имени, манили его и дурманили некогда хладнокровный разум. И он уверенно думал, что они найдут общий язык.
– Понаехали! – слишком громко шепнула вслед прошедшему мимо Уику блондинка, нахмурив толстые брови и цокнув языком. Ей было всё равно, услышал её музыкант или нет.
– Не стоит так говорить, Марьям, – прошептала в свою очередь Элла и – о боже! – этот приятный низковатый бархатистый голосок пленил Стюарта окончательно. Посмотрев вслед удаляющейся парочке, он с трепетным вздохом вернулся в купе и, словно пристреленный, рухнул на постель. Доктор окинул его быстрым взором и продолжил решать
Стюарт, поняв, что, как бы он ни пытался, он не уснёт, что помимо тревожности его душу начала терзать внезапная влюблённость, повернулся к соседу-доктору и спросил:
– Знаете сколько нам ехать до Кайдерска?
– Наш путь занимает два дня. Утром шестнадцатого мы приедем, – помолчав, доктор отложил судоку и повернулся к Уику. Лампа освещала половину его тёмного спокойного лица. – Знали, что в своё время Кайдерск был больше Даменстока и являлся столицей Яоки?
– Не знал.
– Теперь знаете.
– Вы, кажется, знакомы с этим городом. Можете рассказать, что он из себя представляет?
– Я родился в этом городе, поэтому, конечно, могу рассказать о нём, – слабо улыбнувшись уголками губ, он сел удобнее и начал рассказ: – Кайдерск был основан в шестьсот шестьдесят шестом году Апостославом I и в том же году там построили самый большой существующий театр во всей Яоки. Следственно, в Кайдерске более развито театральное искусство. Именно туда съезжалась вся знать с других городов, чтобы насладиться постановками, балетом, оперой или мюзиклами. Даже Гальгены – основатели самого большого Даменстонского театра – родом из Кайдерска. Да почти все выдающиеся актёры родом из этого города.
– Ого! – воскликнул внезапно опустивший к ним голову Сэмюель, испугав Стюарта. – А вы много знаете! Я в восторге!!
– Спасибо, Сёма, – усмехнулся доктор. – Но я не представился. Меня зовут Табиб Такута. Я доктор, которого господин Затейников попросил приехать на всякий случай. Будем знакомы.
Он пожал руки друзьям и по просьбе композитора продолжил исторический рассказ о своей родине. Повествование это продолжилось вплоть до утра, пока музыканты не погрузились в сон, и только после этого Табиб замолк и продолжил решать судоку. Спать ему не хотелось.
Мороз до капель крови царапал щёки, в глазах рябило от резкой боли и сворачивающего внутренние органы голода.
«Час прошёл, два... Сколько я здесь блуждаю? Этот бесконечный тёмный лес скоро сведёт меня с ума!»
Стюарт шёл по непроглядно длинной зимней дороге, босой, одетый лишь в белый льняной хитон. Ноги увязали в колючем снегу, что по-настоящему кусал тёмные стопы и морозными иглами проникал по венам к верхушке тела. Идти было ужасающе больно, он почти слепнул от снега, но останавливаться нельзя, – вдруг на него нападут или скоро покажется то, что он ищет? Но что он ищет? Кто может на него напасть? Он не знал и продолжал тяжёлый путь вперёд, осматриваясь, но ничего, кроме голых стволов не видя. Его жутко трясло от холода и голода.
И – о, чудо! – вскоре вдалеке показался белый свет и дверь, подписанная выходом – то, к чему он так упорно шёл эти томно тянущиеся часы! От радости Стюарт почти бегом направился к заветной двери, но та не приближалась, а наоборот отдалялась. Сколько бы он ни бежал, он не мог достигнуть цели и спотыкался о взявшиеся из ниоткуда ветви, однако в один момент, упав на снег, он понял, что ветвями всё это время были бледные руки, торчащие из-под земли. Ужас обуял его и, вскочив на ноги, он вновь устремился к выходу, но выход продолжал всё отдалялся. Устав от бега, он рухнул навзничь и закрыл глаза, позволив морозу взять над ним верх.