Ричард Блейд Айденский
Шрифт:
— Как скажете, господин.
Блейд вновь кивнул. Он не мог бросить этих бедолаг на произвол судьбы. Да и тут, на материке, где безраздельно властвуют пираты, вшестером путешествовать все же несколько безопаснее, чем вдвоем. Это, разумеется, не означало, что он может доверять своим спутникам; по ночам им с Абдиасом придется нести усиленную вахту… Однако три дня, пожалуй, так выдержать можно. Бесценная фляга того стоила.
Блейд закрепил кожаный бурдюк на поясе.
— Тогда в путь.
Скорлупа моллюска вмещала в себя три крохотных глотка. Четыре, если растянуть удовольствие…
Каждый
Три глотка.
Сам Блейд выпил ровно столько же, сколько и остальные. Матросы следили за ним напряженными взглядами, словно отсчитывая капли влаги… В глазах их было недоумение и едва ли не разочарование. Насколько странник разбирался в человеческой натуре, подобная справедливость не завоюет ему уважения этих дикарей. Впрочем, к признанию он давно уже не стремился…
Краем глаза он заметил, как один из матросов подполз к сидевшему в сторонке Абдиасу и начал что-то шептать ему. Поймав на себе неуверенный взгляд старца, он поинтересовался, в чем дело.
Голос подал боцман, должно быть, самый смелый из этой компании.
— Мы хотели бы знать, господин… Если вопрос не покажется тебе слишком дерзким…
— Ну?
— Кто ты такой, господин? Мы все видели тебя на корабле, но даже капитан — да примет Тунор его душу! — ничего не знал, кроме того, что нам приказали доставить тебя в Канитру. Не сочти за дерзость, мой господин…
Кто он такой? Странник. Воитель. Полубог и пророк. Наемник, шпион и убийца. Что другим в этом знании? Блейд пожал плечами.
— Того, что знал обо мне ваш капитан, вполне достаточно.
И все же боцман вновь решился подать голос, хоть и не без смущения.
— Но хотя бы твое имя, господин?..
— Конечно, — Блейд окинул взглядом свою разношерстную команду.
За время пути он уже всех их успел узнать по именам. Задира Феррел, самый бойкий и толковый из всех. Коротышка Минго, первым напавший на Блейда, рубаха его до сих пор была в крови убитого матроса… Должно быть, никак не мог решиться пойти отстирать ее в море… Болдар, неразговорчивый толстяк с опухшим лицом обиженного младенца. Лохмотья его, пожалуй, лет десять уже не знали ни стирки, ни штопки, да и запах от него, несмотря на купание в море, был не самым манящим. И, наконец, четвертый, похожий на крысенка, с обломанными зубами и длинным слипшимся черным чубом, почти скрывавшим лицо. Кажется, его звали Бертвин…
Блейд задумался Как же ему назваться? Акт этот, осуществляемый в каждом новом мире, понемногу обрел для него почти мистическое значение. Крещение! Повторное рождение, обретаемое с новым именем… Новая жизнь. Новый шанс…
В прежние времена ему по душе были пышные титулы. Сир Блейд, Черный капитан, и даже принц Лондонский — это же надо было додуматься! Он едва не расхохотался вслух и сдержался лишь в последний момент, хотя пересохшие губы уже растягивались в усмешке. Эх, молодость, молодость…
Он поднял глаза на ожидавших ответа матросов
— Мое имя Блейд. — Губы его сжались в упрямую складку — И довольно об этом.
Глава 6. И был бесконечен их путь
Все
Пищу морские воды дарили им хоть и не в изобилии, но в достаточном количестве, чтобы не умереть с голоду. Однако палящее солнце и отсутствие воды вскоре сделались серьезной проблемой. Те жалкие несколько глотков тепловатой затхлой жидкости, что путники могли позволить себе на привале, тут же покидали тело с потом, не успевая даже освежить рот, и Блейд понял, что вскоре они начнут страдать от обезвоживания.
Он принял решение оставлять воду до ночных привалов, тогда она могла принести хоть какую-то пользу. Это едва не стало причиной бунта… Но Ричард Блейд был человеком, умеющим при необходимости настоять на своем. К тому же матросы были слишком изнурены, чтобы оказать серьезное сопротивление.
Памятуя, однако, о ночи, дающей возможность отдохнуть и набраться сил, Блейд задал своему отряду непосильный темп ходьбы и изрядно сократил привалы. Он полагал, что когда они наконец остановятся на ночлег, эти головорезы слишком устанут, чтобы что-то замышлять против него. Оставалось лишь надеяться, что он сам сможет выдержать такой ритм…
Первый день дался путникам с трудом. Они старались, как могли, защитить кожу от беспощадных лучей солнца, белого, точно жидкая платина, прикрыть голову, лицо… но большие участки тела все равно оставались обнажены, и вскоре ожоги стали причинять невыносимые мучения. Обувь нещадно натирала ноги; хотя, глядя, как мучаются двое матросов, оказавшихся на берегу босиком, Блейд понимал, что его собственная участь могла быть куда хуже.
И все же он не поддавался чувству жалости. Он даже не замедлил хода, когда отстающие оказались далеко позади, едва ли не вне пределов видимости. Ради своего спасения они должны были попасть в Канитру как можно скорее; если отставшие сумеют, они нагонят их к ночи. Если нет… сейчас разве что боги могли им помочь, но Блейд уже достаточно знал о богах этого мира, чтобы не питать особых иллюзий на их счет.
Он ускорил шаг.
Путники растянулись цепочкой вдоль берега. Большинство шло порознь. Хорошо, отметил про себя Блейд, меньше будет возможности для сговора. Однако мысль эта отдавала безразличием; ему было уже все равно…
Слева, насколько хватало глаз, простиралась ровная, как зеркало, морская гладь. Ни ветерка, ни щепотка после давешней бури… Солнце рассыпало золотистые лепестки по сапфировой ткани Пролива Смотреть туда было больно глазам.
По правую же руку тянулась пустыня. Серовато-желтая, растрескавшаяся земля. Трава, сожженная солнцем, была грязно-бурого цвета. Этот вид причинял боль душе.
Так шли они по самой кромке, между жизнью и смертью, красотой и запустением, балансируя на тонкой грани между мирами, и когда Блейд смотрел вперед, туда, где сходились в бесконечности синь и желтизна, ему начинало казаться, словно не по земле он идет, но по солнечному лучу, все выше и выше в даль огненную и бескрайнюю.
Но затем он возвращался мыслями к реальности, и вновь начинали болеть обожженные плечи и гореть растрескавшиеся губы, ныть стертые ноги, и каждый шаг давался мукой, и каждый взгляд — болью.