Ричард Длинные Руки – барон

Орловский Гай Юлий

Остальные пустили коней в галоп, кто-то закричал, указывая на меня, до этого смотрели только вперед, я начал выпускать стрелы одну за другой, взглядом стараясь держать уязвимые точки в доспехах, но многие успевали закрываться щитами и стрелы с сухим треском разбивались в щепки.

Кто-то из старших рыцарей, закрывшись щитом, о который я расщепил не меньше пяти стрел, орал и указывал в мою сторону обнаженным мечом. Рыцари, горяча усталых коней, пустили их вскачь, домчались до скалы, обогнули и тут обнаружили, что все остальные из нашего отряда удаляются по пустой и пыльной дороге, а я – именно тот, кто им нужен, засел на

вершине скалы.

– Взять его! – заорал рыцарь в дорогих доспехах, я не знал его имени, видел только по гербу на щите, что это средний сын Хайбиндера. – Убить на месте!

Я крикнул:

– Вас сколько осталось? А вернется еще меньше!

Они быстро покидали седла и гурьбой полезли на скалу. Я выпустил еще с десяток стрел, два рыцаря с криками скатились вниз, остальные умело закрывались щитами, поднимались упорно и настойчиво. Выждав еще с минуту, я медленно опустил лук и положил на землю рядом с собой, рука моя опустилась на рукоять меча.

Рыцарь крикнул:

– Я, принц Теодор, сын короля Хайбиндера, велю тебе спуститься!

– Зачем? – спросил я с неподдельным интересом.

– Слезай! – повторил он тупо. – Я обещаю рыцарской честью, что умрешь в рыцарском поединке. Иначе забьем как бешеную собаку!

– Да, конечно, – ответил я, – как же, забьете…

На лицах карабкающихся злое торжество, как бы я ни был хорош с мечом, но против пятнадцати человек не устоять, а в таких схватках не до рыцарских правил, можно и всем на одного… я быстро сдернул с пояса молот и швырнул в шлем ближайшего. Стальная болванка с грохотом обрушила сразу несколько человек, я поймал в воздухе и сразу же бросил в группу, что поднимается с другой стороны.

Лязг, грохот, скала очистилась от железа, я тут же подхватил лук и выпустил десятка полтора стрел, из которых больше половины нашли цель. Еще человек семь уже лежат беспорядочными грудами железа в красных лужах, смятые страшными ударами молота.

Теодор в страхе и непонимании опустил щит, не веря глазам своим. Я быстро вскинул лук и, воспользовавшись случаем, всадил стрелу в узкую щель для глаз. Он вскинул обе руки, как будто пытался ухватить ушибленное место, но не дотянулся и рухнул с поднятыми руками. Внизу дикий крик, слышались проклятья, лук в моих руках подрагивает от частых рывков. Стрелы жалеть не приходится, как и это растерянное стадо, что в полной уверенности гналось за беззащитной овцой, а та вдруг превратилась в лютого волка.

– Получайте! – крикнул я громовым голосом, сам не ожидал от себя такого рева. – Я же говорил, что Господь покарает?.. Он и покарал руками своего верного паладина!

Всего трое сумели поймать коней и поспешно вскакивали в седла. Без всякой жалости я всадил всем троим стрелы в щели между кирасой и шлемом. Кто охотится на измученных людей целой толпой, кто отказывает им в куске хлеба и глотке воды, тот не попадает ни под какие конвенции.

По вечерней дороге со стороны юга пыль столбом, я всмотрелся: из желтого облака вылетели на взмыленных и храпящих от изнеможения животных сэр Смит, граф Эбергард и граф Мемель, а за ними остальные рыцари.

Все уже с обнаженными мечами, готовые рубить и крушить, упиться яростной схваткой… Я с удовольствием смотрел с высоты, как они остолбенело уставились на грандиозное побоище. Часть коней уже успокоились и бродят между павших, другие испуганно бегают кругами, ржут, напуганные свежей кровью,

в то же время страшатся далеко уйти от людей.

Я спустился со скалы, помахал всем.

– Вот и хорошо, что вернулись. А то я здесь в одиночестве молился, молился… Все о высоком, о благе человечества! О духовном. Сэр Смит, выберите себе лучшего коня, эти не так заморились… и брату Кадфаэлю тоже. Граф Эбергард, прошу прощения за резкие слова. Они были вызваны предельной усталостью, но все равно мне прощения нет, я надеюсь только на ваше великодушие.

Граф с трудом оторвал потрясенный взор от двух с половиной десятков сраженных людей. Многих просто смяло, как могучим прессом, трое-четверо еще живы, стонут и пытаются выбраться из-под мертвых тел в тяжелых доспехах.

– Как вы их… Ах да, какое там прощение! Это вы, сэр Ричард, простите великодушно меня за непонимание! Я уж никак не мог подумать, что у вас такие молитвы!

– Вот и отлично, – сказал я с облегчением. – Значит, забыто, хорошо?.. Эй, сэр Смит! Вы что задумали?

Сэр Смит с мстительным выражением на лице вытащил мизерикордию и соскочил с коня.

– Я христианин, – ответил он со злой усмешкой, – а прекращать страдания – по-христиански.

Я остановил его жестом.

– Боюсь, сэр Смит… на это Господь не даст благословения.

Брат Кадфаэль спросил с укором:

– А на убийство двадцати знатнейших христианских рыцарей он благословил?

Я ответил дипломатично:

– Брат Кадфаэль, в тот момент, когда они гнали нас, как стадо волков беззащитных овец Христовых, они не были христианами. Еще меньше были ими, когда лезли на эту скалу, оскверняя уста хулой на Господа нашего. Потому Господь и подвигнул меня их наказать… сам Господь ведь даже Содом и Гоморру сжег к такой матери! Но вот теперь мы со всем христианским смирением должны простить их… и ехать дальше.

Сэр Смит стоял в нерешительности с мизерикордией в руке, потом ухмыльнулся и сунул ее в ножны.

– Вы правы, сэр Ричард! Пусть помучаются перед смертью. А если кто выживет, останется уродом на всю жизнь. Будет живым напоминанием простому народу, что Господь, как вы верно по-паладиньи сказали, долго терпит, но больно бьет!.. Но какой ваш приз, сэр Ричард!

Только теперь я увидел, что все смотрят на меня еще и как на обладателя двадцати великолепнейших коней, на которых ездили сыновья короля и знатнейшие люди королевства, а также дивных доспехов, совершенства которых просто трудно представить в наших северных краях.

Я милостиво улыбнулся, ибо быть храбрым – обязанность рыцаря, а быть щедрым – обязанность сюзерена. Сюзерен просто обязан раздаривать часть добычи, неважно, где она захвачена: на поле брани или на турнире, чтобы заслужить любовь и преданность своих вассалов. Я, правда, сюзерен только для Смита, для остальных я нечто липовое, но в данном случае я – герой, а герои ну просто обязаны так это презрительно отковырнуть пальчиком добычу в сторону. Когда, к примеру, известный ныне судья турниров Уильям Маршалл появился на первом своем турнире в Турине, он захватил много пленников и коней, все путем. Но когда прибыл на турнир в Тулон уже овеянный славой героя, пришлось зажать жадность в кулак, вежливо всем улыбаться, раскланиваться, а на турнире отказываться брать в плен. Более того, он тут же возвращал и мечи и коней, что тут же подхватили и растиражировали в песнях и балладах менестрели.