Ричард Длинные Руки – эрцфюрст
Шрифт:
Я пробормотал:
— Дык они же вроде как присоединившиеся члены, если понять в правильном смысле, а не так, как мне всегда сперва в голову лезет?
Она сказала снова предельно мягко и нежно:
— Астральмэль, я понимаю твои трудности, но ты настолько отважен, что сумеешь позаботиться и о моих сестрах. Только с ними нужно пройти обряд… не волнуйся, он очень упрощенный и облегченный! Ты берешь в жены не одинокую эльфийку, а как бы узакониваешь то, что и так принадлежит тебе.
— Мне?
Она сказала печально и гордо:
— Женщины всегда
Я пробормотал:
— Ну… я бы не сказал, что он устарел, хотя ему подчинялись еще амебы, инфузории, рыбы, ящерицы и всякие там куры с петухами. Даже люди и то, несмотря на свою дикость.
— Вот видишь…
— Но ты уверена, — спросил я осторожно, — что они как бы принадлежат… ох, даже говорить такое совестно, мне?
Она печально улыбнулась.
— Мир жесток. До тебя бы не дошла очередь, будь живы наши родители, двоюродные дяди или будь сестры замужем. А так получается, что ты единственный мужчина в нашей сильно поредевшей семье. И эта ответственность на тебе.
Я подумал и сказал мужественно и твердо:
— Дорогая, если ты настаиваешь… Только для тебя!
Она прошептала растроганно:
— Ох, Астральмэль…
Я распахнул объятия, она бросилась мне на грудь, прижалась всем телом, в том числе и слегка выпирающим животом. Я пытался нежно поцеловать в макушку, но не смог прокопаться рылом сквозь пышную прическу золотых волос, пахнущих лесными цветами, древесным соком и муравьиной кислотой, потому ухватил губами острые кончики ее нежных розовых ушей, прижал так, что прекрасная эльфийка испуганно вспикнула и посмотрела на меня в удивлении огромными глазищами в обрамлении длиннющих и красиво загнутых ресниц, что наверняка удержали бы по карандашу.
— Милая, — сказал я, — только для тебя.
— Я ценю твою жертву, — прошептала она. — Увы, мир жесток…
Я покосился на ее хорошеньких сестер, что уже и не знают, как ко мне еще подлизаться, смотрят во-от такими глазищами, улыбаются заискивающе.
— Ага, — сказал я, — как бы да, весьма… Но все-таки жить в нем можно, еще как можно!.. А иногда так и вообще!..
— Ты оптимист, — сказала она печально, — что так свойственно молодым и горячим расам. И так хорошо, мой мужественный конт, что ты есть у нас…
Она повернулась к сестрам, лицо снова стало строгим.
— Все-все, никаких сборов! Выходим, выходим!
Глава 4
Вышли из домика необычайно серьезные и торжественные, даже Мюэль и Оэль воздерживаются от хихиканья.
У меня защемило сердце от их небесной утонченной красоты, даже не знаю, почему наши мечты нашли реальное воплощение вот в таком недостижимом и недоступном идеале.
Гелионтэль, строгая как никогда, взяла меня за руку, сестры, как гусенки, пристроились сзади, деревья впереди дружелюбно раздвинулись, под ногами похрустывают сухие веточки, а потом некоторое время пощелкивали сосновые шишки, так шли с полчаса, за это время никто не обмолвился ни словом.
На
— Как пусто, — сказал я. — Честно говоря, я ожидал, что здесь как-то поживее. Ну, как на базаре или в цирке.
Гелионтэль ответила очень серьезно:
— Я нарочито выбрала это время, когда все эльфы сейчас на празднике Цветения Амброзии.
— Спасибо, милая, — сказал я.
Она кивнула.
— Я видела, как тебе тягостны любые церемонии, ты же человек сражений, а мы с сестрами можем удовольствоваться самым необходимым. Был бы здесь еще кто-то, нас бы заставили все полностью…
— Все любят зрелища, — согласился я. — Да еще если не платить.
Она идет рядом строгая и торжественная, ни словом не проговорившись, что эльфы вообще-то далеко не все на празднике, но это лишь значит, что у нас здоровая крепкая семья, в которой у каждого из супругов свои мелкие секретики друг от друга.
Лес впереди начал заканчиваться. Как ни странно, за могучими деревьями наметилось свободное пространство, я ощутил смутное недоумение, но помалкивал, а еще через пару минут ахнул, ощутив себя муравьем, что входит в просторный дом человека и вдруг понимает, что не он, муравей, венец творения.
Дальше широкая поляна, на той стороне гора до небес, вся стена покрыта исполинским мхом, жутким и допотопным. Зеленые и бурые волокна свисают, как щупальца осьминогов, подрагивают слегка, раскачиваются.
Я устрашенно повел головой из стороны в сторону, отказываясь верить, что это не Эверест, а дерево, некое прадерево, что проклюнулось где-то на заре голосеменных и с тех пор продолжает расти.
Гелионтэль, очень серьезная, повела меня, как ребенка, за руку, сестры продолжают гусятить сзади, а я втянул голову в плечи, чувствуя, что приближаюсь к чему-то эпическому, такому же древнему, как и языческие боги.
Гелионтэль наконец отпустила мою руку, но лишь для того, чтобы скрестить свои на груди и низко поклониться этому чудовищному дереву, где древесина наверняка крепче железа, иначе уже просело бы под собственной тяжестью.
— Великий и Вечный Дуб, — проговорила она торжественно и нараспев, — мы снова бежим и спасаемся, нас мало, и мы взываем к тебе, Всемогущий, дай нам силы пережить новую беду!.. И просим тебя дать позволение принять в нашу семью моих сестер, дабы они тоже стали женами моему мужу и смогли родить детей, которых у нас все меньше и меньше…
Она опустила голову и застыла. Сестры по одной выходили вперед и почти дословно повторяли просьбу, чтобы им было позволено войти в семью их старшей сестры.
Когда закончила последняя, Яэль, все застыли со склоненными головами. Я тоже повторял все, что удавалось, особенно получается молчать, но когда это затянулось, начал зыркать исподтишка по сторонам, наконец прошептал как можно тише:
— Ну что, можно уходить?
Гелионтэль ответила так же тихо:
— Нет.
— А чего ждем?