Ричард Длинные Руки – эрцпринц
Шрифт:
Альбрехт громыхнул обнадеживающе:
— Богатая вдова всегда найдет мужчину, готового на безответную любовь!
Леди Сандра сказала с надеждой:
— Надеюсь. Я так хочу ей счастья, бедняжке.
— У бедных больше детей, — утешил он, — зато у богатых больше родственников. Ей не скучно!
Я откинулся на спинку кресла, чтобы они могли переговариваться, Альбрехт вообще-то всегда внушает женщинам доверие и желание о нем позаботиться, леди Сандра взглянула на меня виновато.
— Простите, ваше высочество, что не даем вам ухватить кусок с вашего же блюда… а
Я сказал виновато:
— Все еще выбираю…
— Правильно, — прогудел Альбрехт. — Главное, не останавливаться!
— Ох, — сказала леди Сандра с мягким укором.
— И вообще, — проговорил он гулко, но не совладал с басом и закашлялся, перейдя почти на писк, — как я понял, жажда повидать мир, страсть к безумным приключениям и жарким битвам почему-то толкают к женщинам с отдельной комнатой.
Леди Сандра рассмеялась, замужняя женщина с большим стажем лучше понимает мотивы, которыми руководствуются мужчины, и посмотрела на Альбрехта почти материнским взглядом.
Сам лорд Коллинсворд, натянуто улыбаясь, развлекает беседой принца и принцессу с правой стороны, никогда за его столом не собиралось столько принцев, и он начинает чувствовать себя не в своей тарелке, эти двое настоящие принцы, не то, что я…
Глава 11
Потом я вошел в отведенные мне покои, кивнув ободряюще Зигфриду, огляделся, ничего особенного, чисто и аккуратно, ложе широкое, надежное, не рассыплется.
За дверью постоянно шелестят шаги слуг. Знатных гостей из числа моих военачальников расположили в комнатах рядом, а так как нас многовато, то по двое-трое, а это значит, как не выпить еще…
Я брякнулся на постель, воздух в комнате жаркий, несмотря на открытое окошко. Ночной воздух еще не успел остыть, а здесь от накаленных солнцем стен вообще как в печи.
Итак, мы уже продвинулись по Бриттии навстречу настоящей опасности. Из присущей мне трусости… нет, даже себе так нельзя говорить, а лучше — из присущей мне осторожности… даже осмотрительности, мудрой осмотрительности я пока даже близким не раскрываю истинную цель похода. Да-да, кто знает, каковы у Мунтвига возможности, маги и колдуны у него тоже в свите, сам видел, хотя этот гад и провозгласил поход за Веру.
А у нас, выходит, контрпоход. Мунтвиг, если хочет, чтобы его воспринимали защитником веры, как вот наши воспринимают меня, у меня есть даже официальный титул Дефендера, должен вести себя… ну, благочестиво.
Благочестие зависит, как я его понимаю, все-таки не от количества убитых язычников или их сожженных домов. Благочестие… это выполнение рыцарского долга, а он весь основан на заповедях: защищай слабых, будь справедлив, направь свою силу только на добрые дела… а их оценит сам Господь, не церковь.
Кто бы ни командовал тобой, какие бы приказы ты ни исполнял, но только перед другими людьми ты можешь сказать: я лишь исполнял приказания короля, императора или церкви. Но Господь тебе напомнит, что он дал тебе душу, а вместе с нею и свободу выбора. Чьи бы приказы ты ни исполнял, но отвечаешь за них ты, потому что ты можешь исполнять,
Не знаю, как из этих тисков выберется Мунтвиг, я сам зажат так, что пищу комариным голосом…
Дверь тихонько приоткрылась, в комнату упала полоска багрового света от факела в коридоре. Медленно вошла женщина, я узнал ту молодую вдову, что отдыхала на качелях.
Тихо ступая от двери к ложу, она подняла руки к плечам, сдвинула там золотые шнурки, и тяжелое платье с облегчением рухнуло на пол.
Она вышла из него, ступая все так же красиво и грациозно, великолепное соразмерное тело покрыто нежным жирком, но в меру, так что талия по-прежнему талия…
— Ваше высочество, — проговорила она тихим нежным голосом, — я прибыла, как вы и сказали…
Я охнул.
— Э-э-э… простите…
Она сказала в некотором недоумении:
— Мне передали ваше пожелание… Моя сестра, хозяйка замка, сказала, что вы меня хотите…
Я сказал торопливо:
— Я именно так и сказал: прямо в лоб?
Она проговорила в недоумении:
— Но вы же сказали ей, что вам хочется не то Конституции, не то Севрюжины…
— А-а-а-а, — сказал я, — вспомнил! Так вы, видимо…
Она произнесла настороженно:
— Ну да, меня зовут Конституция. Конституция Хиршвильд из Сабертуфа. Мы так и не познакомились, но я видела, как вы меня раздели взглядом… там, на качелях, а потом, как мне кажется, так и забыли одеть.
Я хлопнул себя по лбу.
— Ах да, я бываю в этих государственных хлопотах таким рассеянным! Нет-нет, не стоит снова напяливать это тяжелое платье, ночь такая жаркая и душная!
Она все еще колебалась, уже подняла платье и чуточку закрылась им, но только снизу, а я, тупо глядя на ее мощные вторичные, чувствовал, что голова в панике сразу разогрелась, как чугунный котелок на огне.
— Ваше высочество? — произнесла она участливо. — Вы в порядке?
— Ох, — сказал я виновато, — иной раз забываю, не поверите, как меня зовут! Да, был момент, страстно, до писка в чреслах, хотелось… ну, вы понимаете, но потом все-таки решил, что севрюжины хочется больше. Но вы не уходите, пожрем вдвоем, а то неловко, вы приходили как бы зазря. Я постараюсь возместить хорошим вином и чем-нибудь лакомым… Ну, той же севрюжиной.
Она сказала в сомнении:
— Ну, только чтобы погасить эту взаимную неловкость… А что такое севрюжина?
— Вы можете не одеваться, — сказал я, — что-то ночь такая жаркая…
— И душная, — согласилась она с готовностью, — но это так неловко…
Я отмахнулся.
— Да это пустяки, нас же никто не видит! А вы в самом деле прекрасны, одежда только скрывает, а должна бы подчеркивать, но этого вы, женщины, добьетесь попозже.
Она поколебалась и сказала тихим женским голосом, в котором прозвучало тщательно скрытое удовлетворение, настолько глубокое и объемное, что да, я понял, что для нее важнее не постель, а вот так посидеть с мужчиной, выставив напоказ нежное и такое лакомое женское тело: