Ричард Длинные Руки – граф
Шрифт:
Торс его, надо признать, развит, как у бодибильдера. Ниже рассмотреть не могу, слишком много наворотил на себя этих снежно-белых одеяний, что так красиво оттеняют его смуглую кожу, но торс, плечи, шея — хороши, хотя мне, как всякому мужчине, хотелось бы сказать, что не такой уж и здоровяк, а если и здоровяк, то у него икроножные мышцы недоразвиты, бицепсы дутые, метанчику переел и вообще дурак, это же видно, вон как мышцы напрягает, чтобы пыль в глаза…
Мне показалось, что он иронически ухмыльнулся, легко читая мои мысли, всегда понятные другому мужчине. Черные волосы
Он принял повод, леди Элинор легко соскочила, небрежно опершись о его блестящее плечо, похожее на обкатанный морем валун.
— Удачно съездили, моя леди? — спросил он сильным мускулистым голосом.
— Да, Адальберт, — ответила она. — Больше наших крестьян не потревожат.
Он покачал головой.
— Ох, леди… Проще все-таки посылать солдат. Иначе зачем они?
— Никто не сделает работу так хорошо, — ответила она, — как я сама. Адальберт, это мой новый слуга. Будет работать во дворе, носить воду, дрова в кухню, принимать мясо, сыр и вино от крестьян. Покажешь ему, куда ссыпать зерно.
Она отправилась в угодливо распахнутые для нее ворота, подбежал еще один, торопливо взял у Адальберта повод лошадки. Адальберт рассматривал меня без приязни, черные глаза непроницаемы, я не успел задействовать дар прекогнии, Адальберт сказал властно:
— Иди за мной. Не отставай, не люблю.
Слуга, что уводил коня, и те двое у дверей проводили меня любопытными взглядами.
В холле сумрак, как показалось после пылающего закатного огня, тут же глаза вычленили широкие снопы красноватого света, что падает наискось из окон, я проморгался и обнаружил, что холл достаточно просторный, что неудивительно: это почти весь первый этаж объединенных башен, в то время как у Валленштейна в каждой из четырех башен холлы почти такие же по размерам, а в северной даже побольше. Направо распахнутая дверь, я прошел за Адальбертом в помещение поменьше, более грубое, с простыми каменными стенами, но с множеством лавок, двумя столами и пылающим камином.
На скамеечке перед огнем сгорбленный старик на табуреточке, он поспешно поднялся при виде Адальберта и торопливо поклонился.
— Маклей, — сказал Адальберт отрывисто, — вот еще один в ваше вонючее логово. Покажешь ему, что и как делать!.. Если что не так — шкуру сдеру.
Он тут же удалился, надменный и брезгливый, старик боязливо смотрел ему в спину, а когда дверь захлопнулась, вздохнул с облегчением.
— Ох и лют он бывает, ох и лют… Тебя как зовут?
— Дик, — ответил я.
— Ты откуда будешь, Дик?
— Из деревни, — ответил я и тут же спросил сам: — А что мне делать здесь? В селе я коровам хвосты крутил, а здесь что-то какое-то безкоровье. Не по себе даже…
Он хмыкнул.
— Здесь еще те коровы! Марманда, Франлия… да и Христина — хоть и телка, но коровище всем коровищам… Но больно хвосты им не покрутишь.
Я сел рядом на широкую лавку.
— Адальберт?
Он кивнул.
— Да, Адальберт иногда их пользует. Он вообще старший
— Кастелян?
Маклей подумал, пожевал губами, бесцветные глаза заморгали.
— Да вообще-то нет. Я еще помню, был у нас кастелян, но со смертью лорда все как-то изменилось. Кастелян ушел, часть стражи леди Элинор распустила. Да и зачем, если раньше леди Элинор была только жена, а теперь одним взглядом человека может хоть сжечь, хоть превратить в кусок льда?
Я хотел спросить, а в самом ли деле кого сжигала, но вспомнил несчастных, превращенных в слизь, поежился.
— Страшновато у вас.
Он отмахнулся:
— А ничо страшного. Ей только перечить нельзя, не любит. А так делай свое дело, к ней не суйся, под ноги старайся не попадаться. А то у нее бывают дни, когда и просто так может что-то сотворить…
— А говоришь, не страшно!
— Дык всего три дня и перетерпеть. А потом снова месяц райской жизни. Работы мало, потому что у нас знаешь, чем хорошо? Вот смотри на камин! Видишь?
— Вижу, — ответил я настороженно. — Ну и что?
— Огонь видишь?
— Вижу.
— Как думаешь, когда погаснет?
Я прикинул толщину сгораемых поленьев, двинул плечами.
— Через полчаса останутся одни угли, еще через пару часов и тех не увидим под пеплом. Разве что раздуть удастся. А что?
Он с торжеством рассмеялся беззубым ртом. Морщинки собрались вокруг глаз, а по всему лицу, наоборот, почти везде разгладились.
— А вот и нет! Это же замок леди Элинор, дубина. Эти поленья будут гореть до завтрашнего утра. А потом угли еще сутки давать жар. Понял? Хозяйка не может заставить их гореть вечно, но у нее каждое полено горит впятеро дольше, у нее коровы и свиньи всегда дают двойной приплод, саранча никогда не садится на остров, хотя во владениях графа Касселя за последние десять лет все сжирала начисто. Я уж не говорю, что ветки ломятся под тяжестью яблок, где — заметь! — никогда не бывает червивых, а из земли все так и прет, будь это сорная трава или сладкая морковка…
— Здорово, — восхитился я. — А нельзя так, чтобы морковка перла, а сорная трава мерла на корню?
Он хмыкнул.
— Тебе как мед, так и ложку! Так не бывает. Если волшебники могут заставить землю давать вдвое больше, то это всего больше…
— Ну-ну, — сказал я, — знавал я страны, где чародеи, их агрономами называют, еще и не то творят. Где мне тут устроиться? Эта лавка свободная?
— На этой спит Марат, — ответил он. — А на этой Иннокентий. Ложись вот сюда. Или сюда. Ты что умеешь делать?
Я сказал откровенно:
— А ничего. Только копать от забора и до обеда. Я ведь сельский, а в замке какая работа для сельчанина?
Он подумал, почесал затылок.
— В самом деле, хотя бы дрова рубил, так и дрова привозят уже готовые. И бойни у нас нет, коров режут прямо в селах, а сюда везут мясо. Ладно, пока будешь принимать зерно, когда привезут из сел. Говорят, хозяйка велела мельницу поставить подальше от замка, чтобы сюда везли готовую муку, а то скрип ее раздражает.
— Но не всегда, — заметил я с видом знатока, — а только в определенные дни?