Ричард Длинные Руки – граф

Орловский Гай Юлий

Мадина вбежала, крикнула торопливо:

— Дик, наверх к хозяйке!

— Могла бы и не говорить, — проворчал я и отложил ложку. — Что ты еще можешь?

Ипполит, Лавор, Раймон и даже Маклей проводили меня сочувствующими взглядами. Никто не осмелился отпустить вдогонку шуточку. То ли потому, что хозяйка якобы все видит и слышит, то ли потому, что за нею никаких египетских ночей не наблюдается.

Лестница показалась длиннее, чем обычно, я откровенно трусил, может, кто заподозрил что, хоть и заметаю следы, как та хитрая

лиса, но вдруг где нечаянно оставил след, как тот, что шел по фашистскому Берлину и недоумевал, почему косятся прохожие: то ли потому, что курит «Беломор», то ли потому, что в форме советского офицера, то ли потому, что за ним волочится по асфальту несобранный парашют…

Леди Элинор в кресле выпрямленная, бледная от ярости, черные как ночь волосы вздыбились грозным ореолом. Впервые я не увидел на ее коленях кошки. Адальберт и Винченц стоят перед нею напряженные, смотрят ей в лицо немигающе, как завороженные. Я тихонько остановился у двери.

Она не повела в мою сторону глазом, хотя заметила, яростный взгляд устремлен на обоих мужчин.

— Как, — прокричала она сдавленным голосом, — как они могли попасть на остров? Как?.. Мост зачарован, озеро сжирает всех, кто не обладает волшебной мазью… а она только у меня…

Адальберт спросил мрачно:

— А они не могли создать такую же мазь?

Она фыркнула, как разъяренная кошка:

— Каждая капля — дороже золота!.. А сколько понадобилось бы, чтобы вымазаться с головы до ног?

Я кашлянул, взгляды обратились на миг в мою сторону, сказал просительно раньше, чем все заговорили снова:

— Можно мне вякнуть?.. Прежде чем сюда попасть, я видел в лесу очень много срубленных деревьев. Мне показалось чудно, что все одинакового размера… А теперь мне кажется, что их подготовили, чтобы ночью связать веревками в плоты и спустить на воду.

Адальберт метнул на меня злой взгляд, леди Элинор поморщилась:

— Что за глупость… Какие плоты?

Я пробормотал:

— Да это я так, хотел помочь…

Она отмахнулась:

— Дурость. Но еще важнее, как сумели прорваться к замку и даже залезть на стены?.. Почему моя защита вдруг их пропустила?

Адальберт взглянул на нее пару раз, но промолчал. Она в раздражении вскочила, пересела из кресла на широкий диван. Взгляд ее упал на меня, я понял как предложение, слабо вякнул:

— Кассель…

Она поморщилась, будто хлебнула уксуса, спросила еще раздраженнее:

— При чем здесь Кассель?

— Он приезжал в гости, — проговорил я робко. — Вы еще изволили сказать, будто он знал, что приезжает зря. А если не зря?

Она зашипела, я съежился и отступил к двери, однако она вдруг замолчала, задумалась. Адальберт бросил на меня взгляд, спросил у хозяйки:

— Этот Кассель… мог как-то повредить защиту?

Она отмахнулась.

— Когда уезжал, защита была так же цела!..

Я сказал все так же робко:

— А он не мог оставить талисман

или амулет, что лежал бы как простой камешек, а потом, когда на него упадет, скажем, лунный свет, оживет? И пробьет дыру в защите? Или вообще снимет?.. Ну, не лунный свет, там какая-то звезда выглянет и…

Она вскочила, я думал, что бросится на меня и разорвет голыми руками, однако лишь обожгла взглядом, повернулась к Адальберту.

— Пройдись по всему пути, где провели барона!.. Насколько помню, я его сопроводила от ворот прямо в свои покои, а оттуда он никуда не выходил. Так же и уехал.

Адальберт поклонился, тут же вышел. Она повернулась ко мне раздраженная, гневная, с бледным лицом и подрагивающими ноздрями тонкого, красиво вырезанного носа.

— Что, и такое бывало в замках твоих господ?

Я развел руками:

— Ваша милость, но разве это не очевидно?

Она окрысилась, но, пошипев, как разъяренная кошка, выдавила из себя нехотя:

— Теперь, когда ты это сказал… да. Но все равно, чтобы до такого додуматься, надо быть дураком, а не как все люди!

— Большинство всегда не право, — заметил я смиренно. — Но вы, ваша милость, не большинство! Я смотрю иначе, потому что — дурак, а вы смотрите иначе, потому что — мудрая. Не позволяйте извилинам кривляться, ваша милость! Все умное просто, только… дорого.

Она шипела все тише, будто остывающий чайник, бровки сдвинулись, старается думать головой, хотя сейчас она уже блондинка с роскошными волосами пшеничного цвета.

Адальберт явился часа через два, за окном уже начало светать. Леди Элинор вскочила, Адальберт вытянул перед собой руку и даже лицо отвернул в сторону, как только не споткнется, на его широкой ладони горбится небольшой камешек, похожий на обугленную раковину. Он не смотрел в мою сторону, но я чувствовал его жгучую неприязнь, даже, возможно, ненависть.

— Это что? — спросила волшебница. Схватила обгорелый камешек, поморщилась, словно он все еще хранит жар, перебросила с ладони в ладонь. — Сколько же он сумел сжечь… Сволочь! Сам Кассель не смог бы, он — редкостная дубина в таких делах. Кто-то ему помог. Это сапронг, редкий амулет, он может в самом деле снимать даже очень сильную защиту. Правда, на время.

Винченц спросил искательно:

— Сейчас… восстановлена?

Она отмахнулась:

— Конечно!

Винченц подумал, спросил:

— А не потому ли протрубили отбой атаки, что амулет уже слабел?

— Наверняка, — отрезала она.

Он с облегчением перевел дух. Я скосил глаза на его бледное лицо, страшась даже повернуть голову, Винченца страшит даже мысль о повторном нападении. Даже если будет таким же неудачным, то все равно здесь не останется воинов.

Леди Элинор словно уловила его мысли, глаза блеснули злостью.

— Они еще не понимают… Распорядись, чтобы сегодня же набрали в охрану вдвое больше людей!.. Даже втрое.