Ричард Длинные Руки — гроссфюрст
Шрифт:
— А гниль для чего?
— Для полноты картины, — объяснил он. — Разве вас не коробит, когда что-то чему-то не соответствует?
— Нет, — отрезал я. — Что дальше?
— Вы уже распорядились подобрать пять большегрудых женщин, чтоб по одной на каждый угол?
— Нет, — огрызнулся я. — Кому такое поручишь? Сам знаешь, что начнется… Сам схожу.
Он прошелестел:
— Это да, это конечно, такую работу всегда беремся выполнять сами…
— Не хами, — предупредил я. — Уверен, что они согласятся?
Он сказал едва слышно:
— Во-первых, вы хозяин, что значит — почти король. Во-вторых,
В самом ли деле это так важно, или же Логирд пользуется моим невежеством, но пришлось пройтись по дворцу в той части, где располагаются службы. Среди прачек я отобрал двух с вот такими глазами, третью отыскал среди белошвеек, четвертую нашел среди стряпух, подруги проводили ее завистливыми взглядами, а с пятой застопорилось, я уже готовился удовольствоваться размером поскромнее, Логирд же не указал минимальный, а просто сказал, что нужны с самой крупной, как вдруг увидел на подъезжающей к кухне телеге с огромными кувшинами из-под молока юную девушку с вожжами в руках, у нее под платьем как будто спрятаны две дыни.
— Милая, — сказал я с чувством, — вот ты мне как раз и нужна!
У нее в испуге приоткрылся рот, глаза тоже округлились, потом на пухлых щеках проступил нежный детский румянец.
— Ваша светлость?
Я требовательно протянул к ней руки.
— Или сюда.
Она послушно подалась навстречу, я сравнительно легко снял ее с телеги, хотя девочка тяжеленькая, у нее не только массивная грудь, но и задница размером с Армландию, тело горячее, молодое, от жары в подмышках влажно, но запах приятный, еще детский.
— Ох, ваша светлость…
Ее щеки из розовых стали пунцовыми, глазки смущенно опустила, как будто я не случайно коснулся ее пышной груди, а долго и старательно ощупывал.
— Иди вон туда, — сказал я и указал на башню. — Там это… ну, ты все поймешь…
Ее щеки стали багровыми, даже шея покраснела, а уши вспыхнули алым.
— Ах, ваша светлость… я еще девственница… но как скажете…
— Поторопись, — велел я и пошел в подвал за вином.
Логирд возник на миг рядом, проследил, какое вино нацеживаю в кувшин, деловито пояснил, что по его прикидкам покойный Гиллеберд сам подбирал женщин с крупной грудью для таких же ритуалов, да и вообще чем больше с такими вот глазами мелькает во дворце перед нашим мудрым взором, тем жизнь интереснее, не так ли, мой лорд?
Я возразил с достоинством, что это низкие интересы, нижепоясные, а мужчины должны думать о великом, высоком и чистом. Это простолюдины ничего больше не видят, а мы не они, хоть и они, мы должны быть выше, чище, дальше и длиннее.
Он сказал, что доярка, которую я привел последней, особенно хороша, у нее каждое вымя крупнее головы сэра Растера в турнирном шлеме.
Я молча вернулся с огромным кувшином в руках, все женщины уже в башне, хихикают и щебечут, только доярочка выглядит испуганной.
— Пора, — шепнул Логирд. — Сперва вина всем…
— Ритуал? — спросил я.
— Ритуал, — согласился он.
— Ну да, — сказал я, — знаем этот ритуал… Итак, девочки, берите вон по чаше, выпьем хорошего королевского вина. Он приберегал
Они разобрали чаши, я собственноручно налил всем, сам выпил с ними, вскоре уже все глупо хихикали и двигали плечами, такими белыми, округлыми и сочными, позволяя платьям сползать ниже и ниже, ага, вот щас кинусь лапать, щупать и мять, а как же, только об этом и думаю… вообще-то да, думаю, но все-таки дело важнее, я же мужчина, а не просто самец, как все простолюдины и демократы, да и не стану рисковать шкурой ради такого вот простенького, хотя и понятного удовольствия, когда вот-вот нагрянут по мою душу некроманты, о которых даже Логирд, когда говорит, сжимается в комок.
Доярочка смотрит испуганными глазами, ей наверняка виделось, что мы окажется только вдвоем, я буду зверски лишать ее невинности, упиваться нежным сочным телом, рычать и терзать, наслаждаясь и упиваясь…
Я налил ей еще в чашу и взглядом велел выпить. Она послушалась, щечки покраснели еще больше, на них проступили милые такие ямочки, их зовут еще умильными, а краска стыда сползла на пышную грудь.
— Пусть раздеваются, — прошелестел над ухом голос Логирда.
— Ох, — сказал я с беспокойством, — а нельзя без этого?
Он сказал сердито:
— Мы должны высвободить хтоническую магию!.. Дикую, животную, ваша светлость.
Я вздохнул, повернулся к женщинам и широко улыбнулся.
— А теперь, дорогие мои, сбросьте эти совершенно лишние здесь платья.
Одна из женщин тут же откликнулась жеманным голосом:
— Да-да, тут так жарко…
Она начала снимать платье так медленно и покачивая бедрами, что я пожалел, что нет музыки, было бы самое то. Остальные, еще больше хихикая, уже пьяненько, начали сбрасывать платья, как молодые стрекозы, что вылезают из старого хитина, а так как понятие нижнего белья пока практически не существует, сразу становятся голенькими, пышные такие, сдобные фигуры, только две худенькие, их груди выглядят особенно огромными. Одни стыдливо закрывают пышную поросль внизу, другие — груди, кто-то ухитрился спрятать то и другое.
Только одна из дворцовых возится с тугим шнурком, да еще доярка стоит вся пурпурная, как закат в небе, смотрит испуганно-умоляющими глазами.
— Ваша светлость…
Я указал взглядом на остальных женщин.
— Видишь? А когда ты сбросишь это вот, тебе будут завидовать…
Она все еще стеснялась, я велел ей поднять руки и сам стащил с нее платье, довольно плотно обтягивающее ее пухлое, но совсем не рыхлое тело.
Когда обнажилась грудь, доярка сразу же попыталась прикрыть ее обеими ладонями, но такое разве прикроешь, даже Логирд охнул, затем завистливо крякнул, а наконец как-то странно хрюкнул, и все в пищащем дисканте.
Я указал ему взглядом на обнаженных женщин.
— Вообще-то, насколько знаю… да и ты, уверен, знаешь… эта вот самая дикая магия не должна зависеть от размера женской груди. Даже с самой крупной бывают такие сонные коровы…
Он прошептал:
— Да, но… считается, дьявол предпочитает большегрудых…
— Ну, — шепнул я тихонько, — не только он…
— Это в нас от дьявола, — прошелестело у меня над ухом. — Когда он в виде змея соблазнил Еву, она понесла от него двух детей. В каждом из людей теперь есть его кровь, она-то и роднит нас…