Ричард Длинные Руки – гроссграф
Шрифт:
Она покачала головой, в глазах удивление все росло и росло.
– Нет, сэр Ричард, вы в самом деле не прикидываетесь, я это вижу, но это… так странно!
– Хе-хе, я вообще замечательный.
– Но как, - спросила она шепотом, - как вы можете… мне же четыреста лет! Вы сейчас должны вскочить, бледный и трясущийся, глаза навыкате, на губах слюни, еще надо шептать молитву и творить крестное знамение на себя и на все, что вокруг…
– Да я-то могу, - ответил я бодро, - но как вы, леди Изабель, можете?… Может быть, это вы прикидываетесь? Вы ведь всегда такая, в старую каргу не превращаетесь?
Она переспросила с недоумением:
– Еще?
– Ну да.
– Куда уж больше?
– Ничего, - заверил я, - больше можно всегда. А если вдруг надоедят, хотя это идиотом надо быть, можно сделать совсем маленькими?
Она ответила медленно:
– Да, конечно… Но вы… Вас это не пугает?
– Пугает?
– изумился я.
– Леди Изабель! Я с вас удивляюсь! Да это прям праздник какой-то!… И жопа горячая, это же надо…
– А что мне четыреста лет?
Я хмыкнул:
– Женщине столько, на сколько выглядит. Вам с виду лет двадцать. А то и все восемнадцать. А когда вот так глаза таращите, то и вовсе шестнадцать. Словом, дурочка что надо. Таких мужчины друг у друга из рук рвут.
Я привлек ее к себе, она сперва упиралась мне в грудь маленькими теплыми ладошками, но вскоре ощутила, что не притворяюсь, мужчинам в таких вопросах притворяться труднее, медленно и тихо вздохнула, лицо расслабилось, сама прильнула, как слабая лоза цепляется за крепкий дуб.
А я еще тот дуб, подумал я горделиво.
Глава 4
Макс вскочил из-за накрытого стола, едва я вошел в зал. Дружно поднялись и рыцари, с грохотом отодвигая стулья. В глазах Макса тревога сменилась ликующей радостью. Так щенок лучится счастьем, когда возвращается отлучившийся хоть на минуту хозяин.
– Все в порядке, - заверил я торопливо еще издали.
– Если закончили с пиром, можем ехать обратно.
– Закончили, - ответил Макс.
Старший из слуг проронил мрачно:
– Никто из благородных рыцарей ни к чему не притронулся даже.
Я обвел всех удивленным взором, повернулся к Максу:
– Правду говорят?
Он кивнул без всякого смущения.
– Мы не можем пировать, сэр Ричард, когда томимся неизвестностью. Об этой женщине ходят всякие слухи. Не все из них хорошие. И вообще здесь уютно… слишком.
– Потому что женщина, - объяснил я.
Я сел за стол, кивнул слугам, передо мной тут же появились разнообразные кушанья. Я знаком велел всем сесть, повеселевшие слуги убрали уже остывшие блюда прямо из-под рук рыцарей, у которых вдруг появился зверский аппетит, взамен из кухни торопливо несли горячее, обжигающее пальцы мясо.
Макс посматривал часто и со смущением во взоре. Рыцари переглядывались, острили потихоньку. Всем уже понятно по моему виду, где я был и чем кончились переговоры, словно от меня несет женскими духами за полмили.
Макс спросил, сильно покраснев:
– Сэр Ричард, давно хотел спросить вас…
– Спрашивай, - ободрил я.
– Вот вы паладин…
Он умолк и посмотрел на меня, словно дальше должен говорить я, однако я только кивнул.
– Ну
Он испуганно перекрестился.
– Упаси Господи!
– Так что же?
Он продолжил вздрагивающим голосом:
– Сэр Ричард, но тогда не правы святые отцы, которые говорят о безбрачии и непорочности паладинов? Но священники не могут быть не правы…
– Почему?
– Они ж не сами такое придумали! Так сказано в Священном Писании!
Я уловил заинтересованные взгляды рыцарей, у некоторых челюсти стали двигаться совсем медленно, чтобы не заглушить чавканьем мой ответ.
– Макс, сперва я тоже так думал. Нет, не о Писании, там в самом деле написано так… наверное, а о верном толковании. Дьявол, как известно, в деталях. И, честно скажу, понимая Святое Писание буквально, сперва подавлял в себе любую похоть. Даже любые мысли о бабах топтал, бодал и затаптывал. И никого не тащил в постель. Был образцовым рыцарем, за что и удостоился высшего рыцарского ранга - паладина. А будучи паладином, гнал от себя всякую мысль о бабах, сосуде греха, как сказано в Священном Писании…
Рыцари ели и прислушивались краем уха, только Макс смотрел с мукой в ясных глазах.
– А теперь?
Я сказал мягко:
– Макс, я не стал грешником. Во всяком случае, не стал им большим, чем был. Просто поднялся еще на одну ступень и понял вдруг, что у простых людей душа и тело едины. Ну, как если красную и синюю глину перемешать, то уже не отделить потом одну от другой. Простые люди еще не настоящие христиане! Все еще не настоящие. Потому когда грешат телом, у них грешит и душа. Для них и написаны заповеди!
Он потряс головой, в глазах смятение все росло.
– Для них? А для нас?
– Для них, - сказал я терпеливо, - только для них! Потому что их, простых людей, надо еще долго вытаскивать из животного состояния. Но тот, кто уже вылез… это я так гордо о себе, те осознали вслед за мною, красавцем, что плотские утехи, если не злоупотреблять, вовсе не затрагивают и не пачкают душу. Кесарю кесарево, как сказано в Писании. Потому остаюсь паладином, когда встаю из-за накрытого стола, где в удовольствии вкушал роскошные яства, или когда вылезаю из женской постели. А что я паладин, а не прикидываюсь им, проверить очень просто…
Он сказал торопливо очень виноватым голосом:
– Знаю-знаю, вы вчера одним прикосновением залечили рану кузнецу. Просто все это так…
Он замялся, смотрел честными и строгими глазами праведника, который не волен уходить из грешной жизни в мир аскезы, здесь надо сделать так много, однако хочет оставаться как можно более безгрешным.
– Необычно?
– подсказал я.
– Непривычно?
– Да, сэр Ричард. И вразрез с тем, что я слышал от святых отцов.
– Они говорят правду, - успокоил я.
– Но эта правда - для большинства. Человек, увы, животное злобное и похотливое. Однако, если сможешь жить в мире похоти и чревоугодия, но заниматься делом и не впадать ни в то ни в другое… ты останешься чист. Главное, что душа твоя никакой похотью не занимается. А Господь все видит, Макс! Кто-то в самом деле проходит через грязь и не пачкается, а кого-то на ночь запри в чистейшей комнате - утром обнаружишь по горло в грязи!