Ричард Длинные Руки – конунг
Шрифт:
Он издали узнал меня, ускорил шаг и взревел так, что под сводами заметалось эхо:
– Ты!.. Посмел!.. Да я тебя…
Я отодвинул в стороны Торкилстона и Ордоньеса, что уже взялись за рукояти мечей.
– Не мешайте. Пусть орет.
Барон надвигался на меня огромный и с выкаченными глазами, губы трясутся от бешенства, я ощутил прилив жгучей ненависти, ненавижу таких, ненавижу с детства, всегда мечтал поквитаться, и пусть это не тот, но все равно такая же сволочь…
Я сказал холодно и надменно:
– Не брызгай слюнями,
Он задохнулся в бешенстве, лицо побагровело. Глаза стали еще больше, не может поверить, что кто-то смеет перечить тому, за чьей спиной маячит грозная фигура герцога Хорнельдона.
– Ты сейчас умрешь!
– Ты дурак, – сказал я так, чтобы услышал он, и, улыбнувшись кротко, добавил: – И говно собачье.
Он завизжал, весь перекосившись, бросился на меня в диком бешенстве. Руки вытянул с намерением ухватить за горло. Лапы огромные. Ухватит – мало не покажется, я шагнул в сторону и дал ему подножку.
Упал с таким грохотом и лязгом, словно обрушился стенобитный таран, там взревел и начал тяжело подниматься. Его воины поспешно образовывали вокруг нас широкий круг.
Я сказал громко:
– Как видите, я не хочу драться. Будьте свидетелями.
Кто-то крикнул с презрением:
– Дерись, трус!
Его поддержали другие голоса:
– Побудь хоть немного мужчиной!
– Не позорься!
Я развел руками.
– Как скажете. Это вы хотели, не я…
Барон поднялся и ринулся, наклонив голову, как выпущенный из катапульты обломок скалы. Я снова быстро шагнул в сторону, а ему дал мощный пинок под зад. Он вломился в своих рыцарей, повалил сразу трех, долго барахтались, как черепахи в железе.
Я лицемерно вздыхал и разводил руками, но внутри уже все кипит от ненависти и жажды бить эту сволочь, бить и снова бить. Наконец они поднялись все четверо, он снова бросился на меня, но уже осторожнее, затормозил передо мной, железный кулак мелькнул у самого лица. Я уклонился и свирепым ударом разбил ему сперва рот, так что кровь брызнула и на грудь, затем ударил в нос и услышал, как хрустнули хрящи.
Он орал и размахивал огромными кулаками. Каждый удар способен свалить с ног быка, я либо уклонялся, либо принимал вскользь на плечи и локти, двумя нацеленными ударами выбил зубы и с лютой радостью смотрел, как он выплевывает это крошево вместе с кровью.
Он еще кипел яростью, но я видел, как на лице появляется страх и непонимание, как это впервые бьет не он, а посмели бить его?
Я смотрел, как он поднимается с четверенек, на ладонь выхаркивает выбитые зубы, его рыцари угрюмо шумят, их голоса заставили Унгера подняться и снова ринуться в бой. Я следил за ним налитыми кровью глазами, слишком взбешенный, чтобы думать о милосердии и человечности, и когда эта туша с диким ревом понеслась на меня, схватил его за волосы, сжал в кулаке.
Лицо его перекосилось болью, я откинул ему голову назад, чтобы обнажилось беззащитное горло, и прошипел, глядя ему
– Ну что, тварь? Это не с беззащитными крестьянами драться? Это не то, что унижать тех, кто страшится твоего сюзерена?
Он хрипел, даже не стараясь вырваться, лицо залито кровью, но я видел, как ярость уже испарилась, теперь им владеет дикий животный страх. В его глазах я видел, что огромный страшный и непобедимый зверь нависает над беззащитным ягненком и готов вонзить в него зубы.
Из дальнего зала, за которыми покои короля, выбежал взволнованный церемониймейстер и почти бегом заспешил в нашу сторону. Я понял, что сейчас повелят, крикнул громко:
– Да будет, как ты сам хотел!..
Моя ладонь обрушилась ребром на горло барона. Он захрипел. Я тут же выпустил волосы и отступил.
Церемониймейстер прокричал запоздало:
– Его Величество велит прекратить поединок…
Я ответил громко:
– А такое есть в правилах? Этот барон…. Он в самом деле барон?.. Сам настоял, чтобы поединок был насмерть.
Рыцари, сломав круг, подошли к барону, что раскинул руки и смотрит в потолок безжизненными глазами. На меня поглядывают с угрюмой злобой, но никто не решается сказать слова, все видят, как я слежу за ними налитыми кровью глазами и жду только повода, чтобы растерзать еще кого-нибудь.
Ко мне подошли Торкилстон и Ордоньес, загородили своими телами. Ордоньес сказал властно:
– А ну расступитесь! Мы сейчас не в духе.
Торкилстон произнес с издевкой:
– Их всего восемь. Мне одному мало…
Рыцари поспешно и достаточно трусливо расступились, давая нам дорогу, точно не рыцари, а просто здоровые мужики в доспехах.
Мы пошли в сторону отведенных нам покоев, Торкилстон поглядывал на меня искоса, наконец произнес со странной интонацией:
– Вы победили, сэр Ричард. Очень даже… гм…
– Жестоко? – спросил я.
Он отвел взгляд.
– Даже не знаю. Что-то есть не от рыцаря… Какое-то отступление.
– Скажите прямо, – предложил я. – Я повел себя, как простолюдин, верно?.. Самому стыдно, сэр Торкилстон. Чувствую, какой во мне сидит зверь в темноте. В каждом из нас он прячется, самый лютый, хищный и злобный на свете, но другие как-то не выпускают наружу? Мы остаемся людьми только потому, что загоняем его пинками все глубже в нору! Я вот выпустил, стал зверем, потерял людской облик. Мне должно быть ужасно стыдно.
Слуги отворили перед нами двери и закрыли, как только мы вошли. Я бросился в кресло, Ордоньес посмотрел на Торкилстона, потом на меня.
– Ваша светлость, а вам… это… стыдно?
Я покачал головой.
– Нет.
Он победно посмотрел на Торкилстона, тот нахмурился.
– Вы уверены?
– Да, я уже спрашивал себя, – пояснил я с тоскливым недоумением. – Еще раньше. С пристрастием. Чуть ли не пытал.
Ордоньес довольно улыбался, а Торкилстон спросил обеспокоенно:
– Но вы на правой стороне?