Ричард Длинные Руки – лорд-протектор

Орловский Гай Юлий

Завтра с утра обязательно рвану к Тоннелю. Там поблизости наверняка уже войска десятка моих верных вассалов. Вторжение с такими силами начинать еще нельзя… хотя, кто знает, но можно разместить их в герцогстве Брабант…

В бок резко кольнуло, я еще не понял, что случилось, и тут же взгляд упал на человека, который вышел из типографии, поднял голову и торжественно перекрестился, глядя в небо с таким видом, словно оттуда видят только его одного.

– Чертов Ульфилла, – процедил я злобно, – все еще не уехал… нет, точно в шею придется…

Мимо Ульфиллы

шествовал сэр Грандкурт, спокойный и величавый, как гусь среди уток, и Ульфилла изменил бы сам себе, если бы не оглядел благородного и немолодого рыцаря с головы до ног и не спросил сварливо, что он делает, шатаясь вот так по двору, когда есть церковь, есть крест, когда можно молиться, общаться с людьми, разговаривать со святыми отцами о высоких истинах…

Сэр Грандкурт в свою очередь с неудовольствием оглядел с головы до ног невзрачного священника, и я услышал, напрягая слух, как он процедил сквозь зубы:

– Я разговариваю с собой.

Отец Ульфилла вскрикнул:

– Что? Вы с этим дурным человеком еще и разговариваете? И даже общаетесь?.. Немедленно порвите с ним всякие отношения и прямо сейчас падите на колени и со всем жаром души поговорите с Богом!.. Только он выслушает и поймет вас!

Сэр Грандкурт поморщился.

– Господь и так все видит и слышит. Ему не нужен мой громкий голос.

– Голос нужен не Господу, – отрезал Ульфилла, – а вам, несчастный! Господь живет в каждом из нас, но услышит он только, если внятно облечете свое мычание в громкие и ясные слова, чтобы сами их поняли и прочувствовали.

Сэр Грандкурт спросил грозно:

– Это у меня мычание?

– А попробуйте сказать вслух, – предложил Ульфилла со злым ехидством. – И сами узрите!

Он ушел, оставив сэра Грандкурта шевелить складками на лбу, а я подумал с нехорошим предчувствием, что Ульфилла слишком быстро обучается и полемике, за словом в карман не лезет, а мы уже знаем, что фанатикам воли давать ну никак нельзя.

Отец Дитрих счастливо перебирал листки, отпечатанные за время его отсутствия. Молодые священники суетились вокруг, наперебой показывая эскизы обложек: уже не только из серебра и золота, но и варианты для бедных – из меди, латуни и даже бронзы.

Он оглянулся на стук моих шагов, в глазах восторг, а пальцы дрожат от жадности, не желая выпускать духовные сокровища.

– Ах, сэр Ричард, – сказал он счастливо, – я просто как в раю!.. Подумать только: всего за месяц можно получить экземпляр Библии! Это же немыслимо просто.

– Да, – сказал я важно, – это скорость… Правда, когда ребята наловчатся, то можно еще быстрее. Как второй стан?

Отец Дитрих засиял так, что мог бы осветить целый город, лицо озарилось, как у ангела.

– Это моя вторая радость, – произнес он ликующе. – Скоро соберем! Почти все части готовы. Не могу себе представить: два экземпляра Библии в месяц!.. Это же сколько можно напечатать за год?

– Уйму, – подтвердил я очень серьезно. – Однако надо будет развивать книгопечатание и на местах. Мы не зря передали чертежи отцу Ульфилле. Кстати, он все

еще здесь! Надо ему подсказать деликатно, что, если за сегодня не уберется, завтра вытолкают за пределы крепости пинками. За такой приятной операцией я прослежу лично. Мое терпение лопнуло.

Он поморщился, указал мне на деревянную скамью, сам сел на соседнюю, не выпуская из рук драгоценные листки.

– Да, – ответил он, – удивительно неприятный человек. Не может не наживать врагов. Но он бьет по самому чувствительному месту, и люди его слушают.

– Какому? Обличает богатых?

– Не только, – ответил отец Дитрих и вздохнул. – Человек не Бог, но и не скот. И он чувствует, когда слишком уж скот… Чувствует, но… живет. Все живут, и он живет. Каждый находит оправдание своему скотству в том, что не один. Но иногда находится некто, у которого хватает сил сбросить с себя скотство и завопить: «Люди, опомнитесь, куда мы идем?». И тогда маятник может качнуться в другую сторону. Порой… излишне резко.

– Знаю, – ответил я тоже невесело, – проходили. Савонарола, Торквемада…

– Савонарола? – переспросил он. – Ты уже упоминал это имя. Он тоже начинал вот так?

Я отмахнулся.

– Не совсем. Девушка, которую любил, посмеялась над ним, а он с горя ушел в монастырь. И там неожиданно для себя открыл новый мир. Увлекся. Сам начал выступать с проповедями. Сперва в своем монастыре, потом перед народом. Требовал обновления церкви, обличал испорченность нравов и, главное, не стеснялся в выборе выражений. Тут, главное, не стесняться в выражениях, народ любит скандальные разоблачения. Вскоре его избрали настоятелем знаменитого монастыря Сан-Марко. Ну, он и разошелся… После его речей дамы перестали одевать в церковь украшения, купцы возвращали нажитое обманом добро, а затем дошло до того, что женщины и богатые юноши срывали с себя золотые украшения и бросали в огонь.

– Ого, – произнес отец Дитрих пораженно, – какой молодец!

– Ну да, – ответил я саркастически, – кто спорит…

– А мужчины после его проповедей, – спросил он, – брали в руки оружие и шли погибать за Отечество?

– Вот именно, – подтвердил я. – Даже самые распутные!

– Поразительно!

– Да нет, это как раз объяснимо. После речей Савонаролы им становилось стыдно, спешили кровью, так сказать, смыть свой позор и падение.

– Да, – произнес отец Дитрих торопливо, – рассказывайте. Рассказывайте об этом удивительном и замечательном человеке…

– Гм, – сказал я, – насчет замечательности спорно…

Отец Дитрих озабоченно качал головой, лицо приняло озабоченное выражение. Я продолжал рассказывать, опуская точные географические данные, имена и даты, как Савонарола не щадил никого: громил в проповедях священников, лордов, граждан и купцов, крестьян и солдат, холостых и женатых…

Когда правитель Флоренции Петр Медичи запретил ему проповедовать во время поста, Савонарола перебрался в Болонью, где жена правителя Болоньи приказала своим телохранителям убить дерзкого проповедника за то, что он прямо в церкви назвал ее дьяволом.