Ричард Длинные Руки – оверлорд

Орловский Гай Юлий

Он покачал головой.

– Не смотри с таким укором. Я долго говорил с Господом, уже почти принял решение, но потом…

– Что? – спросил я тревожно.

Помолчав, отец Дитрих произнес глухим надтреснутым голосом:

– Сэр Ричард… мне не хочется вам такое говорить, это уязвит вашу гордыню, но дьявол являлся не только вам.

Я дернулся, посмотрел расширенными глазами:

– Что… и вам?

Он кивнул, на лице проступила очень бледная и невеселая улыбка.

– И мне, и другим. У каждого у нас, живущих на этой земле, возникают соблазны… Дьявол

является всем, сэр Ричард! Всем в разном обличье. Большинство даже понимают, что с ними говорит дьявол. Многие, очень многие поддаются ему, ибо слаб человек.

Я молчал, ошарашенный, сбитый с толку и, верно сказал отец Дитрих, весьма уязвленный, что не одного меня, оказывается, соблазняет Враг рода человеческого.

Он смотрел усталыми глазами много испытавшего человека. В них был вопрос, я даже догадывался, какой, но предпочел увильнуть, не на все вопросы можем ответить даже себе, а уж другому так и вовсе чересчур.

– Отец Дитрих, – сказал я, – как уже сказал, я сейчас гроссграф Армландии. Вы, возможно, даже не слыхали о такой области, но она весьма… удобно расположена, так сказать. И, как я уже говорил, весьма богата ресурсами. Как людскими, так и природными. Я подыскиваю тех, с кем можно разделить ношу – не ответственность, а только ношу! – и не вижу никого лучше на роль духовного наставника, чем вы, отец Дитрих.

Его глаза остро блеснули при напоминании, что я уже не тот безбаннерный и даже безлошадный рыцарь, каким он меня увидел впервые, но посмотрел внимательно и промолчал, ощутил, что я здесь не для того, чтобы распустить павлиний хвост и ходить перед ним, чванясь и бахвалясь подвигами, захваченной богатой добычей и полученными титулами.

– И вообще, – договорил я уже другим тоном, – хотя я, конечно, само совершенство, но я не Господь Бог, что везде и во всем. Я с собой не всегда управляюсь, а уж с такой немалой областью, где тьма городов и замков, не говоря уже о селах с их массой проблем…

Он сказал несколько настороженно:

– Что ты хочешь, сын мой?

– Помощи, – ответил я честно.

– В чем?

– Ах, отец Дитрих, что мы опять за рыбу гроши… Мне нужна помощь в реале. Я понимаю, церкви не хочется заниматься такой мелкой фигней, как прогресс, цивилизация, технические новшества, вы ж вечными вопросами занимаетесь! Но, к сожалению, враг не дремлет, отец Дитрих.

– Мы знаем, сын мой.

Я вздохнул.

– Пока вы с ним воюете на духовном, так сказать, уровне, он бьет ниже пояса. То есть соблазняет материальными благами. Мирскими, как вы говорите!..

Он смотрел внимательно, в ясных глазах инквизитора я видел борьбу с самим собой.

– А ты, выходит, намерен…

– Отец Дитрих, что мы снова о том? Или думаете, что скажу иначе? Человек слаб, как вы сами сказали. И легко ловится на слабости. Как я уже сказал, хотелось бы и там перекрыть… по возможности, лазейки для Врага.

Он покачал головой.

– Сын мой, это очень серьезная и сложная борьба. Я сегодня всю ночь беседовал с Господом, и душа моя все еще смущена… Уверен ли ты, что, начиная борьбу с ним, не действуешь по его незримой подсказке?

Меня

осыпало морозом.

– Отец Дитрих, – проговорил я тоскливо. – Сатана не раз демонстрировал, что я иду, несмотря на все сопротивление, по той дорожке, которую наметил для меня он. Но так ли это или это ловкий ход в борьбе… а вся жизнь борьба, как говорят классики, я не знаю. Но сейчас на мне Армландия, и я не могу сидеть сложа руки и наслаждаться правом первой брачной ночи! Надо что-то делать… нет-нет, отец Дитрих, я не прошу подсказки, я уже наметил ряд реформ!.. Но мне нужны люди, что будут ее проводить. И мне очень хотелось бы, чтобы церковь несколько отошла от своего чистоплюйства и приняла участие.

Он поморщился:

– Сын мой…

– Да, отец Дитрих?

– Нельзя о церкви столь непочтительно, – проговорил он с укором. – Это просто нехорошо.

– Простите, отец Дитрих, – произнес я с невольным раскаянием. – Это я от излишней… детскости, наверное. Чтобы вроде защититься. Я весьма чту церковь, даже очень чту, потому и защищаюсь. Путано? Сам знаю. Но главное – церковь чту и хотел бы, чтобы она не только о божественности, где с Сатаной сражаться нетрудно, но и на земле, где у него на руках все козыри. И будет еще больше, если прощелкаем хлебалами. Церковь уже щелкает! А то ли еще будет… И церковные браки между гомосеками разрешит. Это я так апокалипсирую…

Он вздохнул:

– Груб ты, сын мой. И говоришь то, чего никогда не будет, пока церковь существует. Но я понимаю тебя, хоть и с трудом. Это от твоего смущения. Тебе стыдно показать, что заботишься о ком-то, что желаешь сделать добро… Даже не знаю, из какого непотребства ты явился в наш мир, если стыдишься добрых слов и добрых дел. Неужели в твоей стране так уж все попрано святое и чистое?

– Вы даже не представляете, отец Дитрих, – ответил я, – как угадали. В моей стране каждый говорит с гордостью: «Вот такое я говно!», и всякий живет, как это самое говно.

– Живет ли?

– Живет, – подтвердил я. – И считают, что в говне лучше, чем в яблоке.

– Чем же?

– Мыться не надо.

Он протянул:

– Да-а-а, это серьезный довод.

– У нас все можно объяснить и все оправдать, – сказал я тоскливо. – Это называется политкорректностью. Наша церковь по уши в этой дерьмовой политкорректности. Хоть тут еще не сдается… Отец Дитрих, я знаю, что если не укреплять церковь ежечасно, она превратится в дом ряженых. И считаться с нею не будут. Но сам я укрепить ее не могу. Мне в Армландии нужны вы!

Отец Дитрих произнес с некоторым одобрением:

– Мне приятно общаться с тобой, сын мой. Ты странно быстро возмужал, не заметил?

– Насчет возмужания, – ответил я нервно, – не уверен, но что-то во мне поменялось, верно. Слишком многое свалилось на мою голову, которую я вообще-то берег от любых забот. Отец Дитрих, повторяю, вы мне нужны в моей Армландии! Не увиливайте от серьезной работы.

Он покачал головой.

– Сын мой, это ты – вольный лорд. А я шагу не могу ступить без разрешения церкви. И трибунала святой инквизиции.