Ричард Длинные Руки – оверлорд
Шрифт:
Он бледно усмехнулся:
– Все в вашей воле, ваша светлость.
Я сказал уже серьезнее:
– Миртус, я не забываю, что ты для меня сделал. Но даже если бы ты пришел в замок вот только сейчас, я бы отнесся к тебе точно так же… дружелюбно. Ты человек науки, а это архиважное дело, как говаривал один крупный государственный деятель. Хотя, конечно, никто пока так не думает. В смысле, насчет науки. Тем более что она и не наука вовсе, а причудливая смесь алхимии, астрологии, богословия… и еще какой-нибудь хрени.
Он слушал с той же настороженностью, на
– Я чуть разгребусь с делами, – пообещал я, – займемся и наукой. Нет, ты занимайся сразу, это мне сперва надо наладить экономику, рост вэвэпэ… знать бы, что это, а еще укрепить обороноспособность единой и неделимой Армландии. Разумеется, суверенность… что, однако, находится в особых отношениях с Фоссано, ну вроде союзного государства, хотя что это, так никто и не понял… Словом, работай. Помощь будет. Если что, обращайся. В данном случае я не лорд, а тоже… этот, как его, ученый.
Он смотрел недоверчиво, но кланялся, а когда ушел, у меня осталось тягостное ощущение неискренности с обеих сторон. Я говорил слишком бодрым голосом эдакого доброго барина, а он посматривает опасливо, и в его глазах читалось: минуй нас больше всех печалей и барский гнев, и барская любовь.
– Ладно, – пробурчал я, – будет время, восстановим и доверие… Может быть. Иначе какой из меня отец народа?
Вечером замок выглядит странновато: всюду горят свечи, дубовый пол чисто вымыт даже в коридорах, камины жарко натоплены, вымытый с душистыми травами пол сохнет быстро, а воздух непривычно мягкий и влажный. Я, наконец, заметил, что горят только свечи, кивнул Максу на мертвые светильники.
– Вроде бы с ними проще и дешевле? Или из меня экономист, как из…
Макс посмотрел на меня с великим удивлением:
– Так ведь сегодня день Вудлонга!
– А-а-а, – сказал я, – вот оно что! Ну, тогда все ясно… А что это за день?
Макс даже отступил на шаг. Мне показалось, что он удержался, чтобы не перекреститься, все-таки за сюзереном нужно идти, куда бы ни вел, даже в ад, а также разделять его взгляды и отношение к Господу.
– Это же святой, что покровительствует Армландии! Он прожил долгую жизнь, сражаясь с варварами на востоке, с орками в Зачарованном Лесу, в Синем Болоте с ящерами, в пустынях с гигантскими червями, а еще совершил много подвигов, побивая огров, троллей, банши, смертов, агрей и гунгелингов, очищая мир от драконов и великанов!
– Он святой? – усомнился я.
– Святой, – подтвердил Макс с готовностью. – На смертном одре признал учение Христа, покаялся в грехах и открыл сердце Господу. Последний вздох и душу его принял сам архангел Михаил, что вообще-то редко отлучается с небес…
– Да, он домосед, – подтвердил я.
Макс посмотрел на меня с уважением, как на знатока небесных распорядков.
– За эти деяния церковь признала сэра Вудлонга святым.
Я поинтересовался:
– И как он?
– Что именно, сэр Ричард?
– Что делает теперь?
Он поморщил лоб, развел руками.
– Он святой. Разве святые что-то делают?.. Ну, может быть, ходит по дорогам в одеждах нищего и тайком помогает страждущим…
– Сэр Вудлонг? – спросил я с сомнением.
Он подумал, развел руками.
– Вы правы, сэр Ричард, – признался он. – Честно говоря, не могу сэра Вудлонга представить этим, ну, помогающим страждущим! Раньше он так помогал, что все зубы оставались на полу. А где проходил во славу церкви с мечом в руке, там даже трава лет десять страшилась высовываться на свет божий.
– Герой делает то, что можно сделать, – изрек я. – Другие этого не делают. И тем самым избегают длинных рук международного трибунала… Продолжайте веселиться, сэр Макс! Любой праздник – благородный повод для обжорства.
– И для пьянства, – ответил Макс серьезно, с юмором у него туговато. – Не так часто все собираются за одним столом.
– Ну да, – согласился я. – Сколько той зимы?
Он откозырял и ушел по направлению к главному залу. Я после коротких колебаний спустился в подвал, в ноздри ударил едкий запах химикалий. Я уловил аромат лесных трав, а когда открыл двери в лабораторию, там жарко, в трех тиглях накаляются крючки и щипцы, будто здесь мини-пыточная, а в большой колбе по кругу с большой скоростью вращается зеленая жидкость.
Я с изумлением увидел стебли дивных цветов, похожих на тюльпаны, но крупнее, золотистого солнечного цвета. Торчат из узкого горлышка простого глиняного кувшина, мои ноздри жадно затрепетали от чудесного аромата.
Миртус вылез из-под стола, где собирал разлетевшиеся высушенные стебельки трав, торопливо поклонился.
– Ваша милость, что прикажете?
– Здорово, – сказал я пораженно, – на дворе зима, а у тебя… цветы!
– Простите, ваша милость, – сказал он торопливо.
– За что?
– За это излишество.
– Цветы – это красиво, – изрек я. – Красиво и благородно, а значит – никакое не излишество. Или купил из государственных средств? В смысле, истратил на них всю магию, что копил год?
Он испуганно замотал головой.
– Что вы, ваша милость! Это так, пустячок… В смысле по затрате магии. Но с ними работается лучше.
– Одобряю, – сказал я важно. – Допинг тоже должен быть красивым. Ну там цветы, вино, бабы… Хотя нет, это все антидопинг. Лучше уж просто цветы, но без мыслей, о том, кому дарить.
– Это никому, – заверил он. – Только для работы!.. Присядете, ваша милость?
– Успею, – ответил я барственно. – Это у тебя что? Ах да, из свинца золото делаешь… Да знаю-знаю, пока не получается, чуть-чуть осталось… Только этого «чуть-чуть» хватит еще на тысячу лет, пока не научитесь атомы переставлять в решетке. Так что брось это дело, понял?
Он торопливо кивнул, но молчал, не зная, что такое ответить, чтобы не вызвать мой вельможный гроссграфий гнев. Я прошелся вдоль стен, поднимая книги, артефакты, трогая тигли, реторты, посуду с остатками порошка, зелий и даже с потеками дурно пахнущей жидкости.