Ричард Длинные Руки – паладин Господа
Шрифт:
Солнце изменило угол, вместо города я увидел руины. Впечатленьице – словно обухом по голове. Я протер глаза, всмотрелся.
Гендельсон сказал за спиной угрюмо:
– Здесь был однажды великий город… Но жители прогневали Господа.
– То жители, – пробормотал я. – А город рушить зачем?
– Город без людей умирает, – ответил он назидательно.
А в самом деле, подумал я внезапно. Что, если город и есть живое существо, а его жители – всего лишь мелкие насекомые-симбионты, что поддерживают его жизнь? Господь Бог посыпал людей дустом, чтобы передохли,
– Судя по городу, – сказал я, – Господь Бог передушил людей давненько. Пару сотен лет, не меньше!
– А пару тысяч лет не изволите? – спросил Гендельсон.
– Ого, – сказал я с уважением. – Тогда Господь Бог поступил еще гуманно. По отношению к городу, естественно. Наш так вообще пару населенных пунктов стер с лица земли огненным дождем и железным градом с неба…
Он посмотрел на меня подозрительно, нахмурился.
– Ваш? – переспросил он. – Ваш Господь Бог?
– Ну да, – подтвердил я. Наконец сообразил, в чем прокол, сказал поспешно: – Наш Господь Бог, что создал этот мир, землю и человецей… У нас, в смысле, он и города… Наверное, архитектуру не одобрил.
Гендельсон еще похмурил брови, процедил сквозь зубы:
– Значит, в ваших землях греха было больше.
– Но зато теперь там одни добродетели, – сказал я лицемерно.
Он посмотрел на меня с сомнением, потом вздрогнул, посерьезнел, глаза сузились. Я торопливо обернулся. Над лагерем заргов, что мы оставили за спиной, блистают огоньки, словно быстро гаснущие в ночи уносимые искры костра. Напряженный слух уловил едва слышный ровный гул. Земля отзывалась на стук тысяч копыт негромким, но неумолкающим стоном.
– Они начали штурм! – выкрикнул Гендельсон. Лицо его побелело. – Кернель не пал, он держится!.. А мы все еще здесь…
– Я не знаю, – сказал я трезво, – как он устоит.
Он поднял голову за моим взглядом. Высоко в небе с неспешностью облаков двигаются огромные красные драконы. Пурпурные крылья неспешно месят воздух, но чувствовалось, что драконам нелегко нести свои грузные тела. Или же потому, что несут в своих бомбовых отсеках чересчур тяжелый груз.
– И все равно Кернель стоит! – воскликнул Гендельсон снова. – Его еще не взяли… Сэр Ричард, поторопимся!
Я бросил последний взгляд на небо. Южная часть стала красной от их тел. Драконы идут по небу тяжелые, грузные, на каждом всего по одному человеку. Только наездники. Значит, основной удар не лучники или десант, а именно горючий газ, или что там за напалм в желудках драконов. Ну, не в желудках, там какие-то особые железы, я не химик, мне понятно одно: драконы плюются огнем – драконов надо убивать.
Поторопимся, сказал я мысленно. Кернель не взяли, нас не взяли, а значит – возьму я. Вернусь и возьму. Возьму по праву, ибо право любви… взаимной любви выше придуманных людьми законов и условностей. Сегодня они одни, завтра – другие. А любовь одна. Она превыше всего, всех законов, всех моралей. Она сама – Закон и Мораль.
Гендельсон все дергался, ерзал в седле. Я убрал в мешок Красный меч, вытащил и повесил за спину Черный, с красной рукоятью. Если дракон
– Здесь нам не пройти, – признал я зло. – Придется что-то придумывать иное…
– Что?
Я не ответил, и понятно почему не ответил.
Мы понеслись обратно, мой конь начал отставать, Гендельсон ухитрился и здесь выбрать себе коня намного лучше. Его конь скачет ровно, хотя на Гендельсоне железа, как на башенном кране. Я хлестал своего между ушей, бил по бокам, трепал по шее, трогал шпорами и даже вонзал их ему под ребра, но он двигался все той же вихляющей рысью, словно к скверной походке обрел еще и нечувствительность к боли.
Гендельсон уже обогнул скалу, откуда открывается вид на несметное войско. Рука его властно натянула повод. Конь под ним еще и пританцовывает, зараза, готов бежать дальше. Белые равнины почернели от скопища заргов, даже шатры их военачальников абсолютно черные. Справа и слева горы, да не просто горы, а почти отвесные стены перегораживают мир, зубьями достигая облаков. Это ж какой крюк довелось сделать подлецам, чтобы попасть сюда. Сколько народу и коней погубили на горных перевалах! Их уж точно не пропустили через анфиладу залов монастыря древних богов…
Я снова засмотрелся на проход в этой стене. Что за строители, непонятно, но перегородили проход стеной из такого же камня, и чуть ли не такой же толщины, как сами горы. Высокая, даже отсюда видно, что-то из византийского или давидсасунского эпоса. Там всегда такие поражающие воображение стены. Собственно, в тех сасунских краях камня до фига, это в наших лесных землях такие стены в диковинку… Даже отсюда, с высоты, не видно, что там за стеной, какие дома, дворцы, храмы, конюшни, бараки…
Гендельсон вскрикнул:
– Кернель!
Красные драконы проносились над Кернелем, выдыхали огонь. Там вспыхнули пожары, но, к моему удивлению, то один дракон, то другой вдруг начинал беспорядочно колотить крыльями, падал, нередко задевая других, а те тоже неуклюже рушились на закрытый стеной город. Другие наездники разредили драконов, держались осторожнее, драконы огонь старались выдыхать либо издалека, либо проносясь над самой стеной, чтобы в случае неудачи упасть на эту сторону.
Мы отчетливо видели черную массу, что как полчища муравьев быстро поползла по чистым стенам вверх. Там сверкали искры, заходящее солнце играет на доспехах, мечах и топорах.
Гендельсон вскрикнул отчаянным голосом:
– Они влезают на стены!
– Заткнитесь, – сказал я грубо.
– Кернель… он гибнет на наших глазах!
– Заткнитесь! – выкрикнул я в бешенстве. Он повернулся ко мне, я заорал: – Думаешь, мне нравится такое видеть?.. Но что, что ты предлагаешь?.. Помимо бабьих криков? И заламывания белых рук?
Солнце скрылось за горами, зарево пожара смешивалось с отблесками заката. Другого пути, как я понял, попасть в Кернель нет, кроме как либо проломить там ворота, либо перелезть через стену, что тянется чуть ли не на километр, где-то да отыщется слабое место…