Ричард Длинные Руки – паладин Господа
Шрифт:
Проснулся, сердце колотится так, что вот-вот выскочит через уши. К счастью, не орал, только губами пошлепал, трус несчастный. Всего лишь кошмар, ничего сверхъестественного, все объяснимо: поел слишком жесткого мяса, заснул на левом боку, костер затух, а здесь холодина собачья, кто-то воет поблизости…
Вздрогнув, я кое-как раздул почти угасшие угли, набросал сухих щепочек. Костер разгорелся, но вместе с ним разгоралась и заря. Вчера мы забрались довольно-таки глубоко в пещеру, вход зияет в десяти шагах, так что слабый дымок рассеивается еще здесь.
Я с трудом встал, кости
Меня начала колотить дрожь. Холод забирался в меня все глубже. Никогда нам не пройти через эту долину. У каждого костра пять-семь человек, а костры чуть ли не вплотную один к другому. Даже превратись я в невидимку, и то наступал бы на ноги всем, и далеко не прошел бы, не прошел…
На той стороне верхушки гор вспыхнули. Золотой свет медленно опускается вниз, каменная стена горного хребта во всем величии, наконец ярко загорелись верхушки башен по обе стороны ворот. Я сперва не сообразил даже, что случилось, почему такой яркий золотой свет, тем временем высокие стрелы башен с блестящими верхушками медленно удлиняются, золотистость теснит серый угрюмый цвет вниз, к земле.
Я залюбовался, глаза сумел оторвать, лишь когда свет восходящего солнца коснулся крыши замка, едва видимый из-за крепостной стены. Тот вспыхнул таким же оранжевым светом, радостный и посвежевший, совсем не та старая развалина, которую я видел ночью. Не веря глазам своим, я таращил глаза на свежую кладку, а те трещины и пробоины, которые видел своими глазами ночью, исчезли, затянулись, как окна в ряске от брошенного камня.
Крепость паладинов, вспомнил я. А паладины, как я слышал, это высший класс рыцарей. Подвижники, у них суровые обеты. Паладинами становятся немногие, у них особые способности. Некоторые даже умеют творить чудеса. Ну, не всякие, а только целительные. Возможно, их объединенная мощь исцеляет крепость? Нет, это уже бред какой-то. Наверняка есть объяснение проще.
Сзади загрохотало, загремело, послышался долгий лязг. Впечатление было такое, что примерзший за ночь бронетранспортер старается оторвать гусеницы или колеса от почвы. Наконец за спиной загрохотали шаги. Гендельсон подошел, двигаясь, как терминатор, тоже с трудом и рывками сгибая руки. Шлем он красиво нес на сгибе левой руки, это их, благородных, учат с детства. Сперва носят шлемы за старшими, потом носят за ними. А когда носителей нет, то приходится самим. Но – красиво.
Он ахнул, его свободная рука так же привычно метнулась к кресту, как моя прыгает к рукояти меча.
– Слава тебе, Господи!
– Как это получается?
– Господь благословил эту крепость!
– Ага, – сказал я, – благословил… Это, конечно, объясняет все. Но чем благословил?.. Регенерацией?
Гендельсон поморщился. Лицо снова стало надменное, брезгливое. Он старался не встречаться со мной взглядом, словно уже ненавидел и себя за откровенность в ночи,
– В этой крепости жили невежественные люди, – объяснил он напыщенно, – не знающие света Христова учения, но не злые…
– Давно?
Он пожал плечами.
– Кто считал те эпохи?.. Но когда на землю сошел наш Спаситель, Сын Божий, они приняли Его хорошо и ласково. Он в ответ благословил их, а также эту обитель. С тех пор, какие бы раны ни нанесли крепости, за ночь они заживают. Потому и стоит несокрушима…
Он воспарял от святости этих мест, говорил все ликующей, любовнее, я тут же нахмурился, не люблю быть с этой толстой жабой хоть в чем-то заодно.
– Раны – да. Но если бы те ворвались через ворота… или через стены?.. Вот обрадовались бы ребята Карла – крепость сама себя ремонтирует!
Он помрачнел, неуверенно возразил:
– Может быть, она не стала бы…
– Да, конечно, – бросил я. – Много камни разбираются в политике. Или в гербах…
По небу скользнула тень. Я инстинктивно хлопнул Гендельсона по плечу, он рухнул, загремел, я скакнул в другую сторону. Дракон пролетел на небольшой высоте, на этот раз серо-зеленый, тонкий, похожий на самолет братьев Райт: весь из тонких костей, на неумело скрепленных длинными кожистыми перепонками крыльях, с худым просвечивающимся телом и длинным хвостом с гребнем. Явно развивает в случае нужды немалую скорость, если отрастил стабилизатор…
– Что за… – начал негодующе Гендельсон.
Он выбрался из тени на свет, я заорал:
– Назад!.. Дракон…
Он надменно положил ладонь на рукоять меча.
– Гендельсоны никогда не отступали перед драконами…
– Назад, дурак! – заорал я.
Гендельсон заколебался, увидев мое яростное лицо, что-то проворчал и с достоинством вернулся в тень, однако уже было поздно: дракон сделал круг и возвращался, я увидел, как с драконьего загривка свесился человек и смотрит в нашу сторону. Мне показалось, что он даже показывает кому-то рукой.
– Все, – сказал я с горечью, – влипли… Теперь вся надежда на коней!
Дракон пролетел дальше, я вскочил и бросился к коням. Гендельсон заторопился следом, спросил, стараясь не терять лица:
– Вы полагаете… нас заметили?
– Я не полагаю, – огрызнулся я. – Это дьявол полагает, Бог располагает, а человек – знает!.. Быстрее, если не хотите, чтобы вас заперли в пещере!
Застоявшиеся кони вынесли нас из пещеры с таким грохотом, будто с гор катились целые скалы. Эхо прыгало по стенам пещеры, перекатывалось по отвесной стене, отскакивало от всех выступов, и мне казалось, что за нами несется целый отряд.
Мы промчались по тропке, я бросил взгляд по сторонам, сердце сжалось. Еще у меня была надежда, что дракон сперва сядет, наездник бегом помчится к лорду, скажет, где мы, а тот распорядится послать людей, но справа уже с грохотом скачет конный отряд голов в десять, все – рыцари. Слева еще один, там народу еще больше, хоть из рыцарей только один, во главе, а следом идут лихим наметом на лохматых конях странные лохматые люди.
– Быстрее! – заорал я. – Гендельсон, гони вовсю!.. Надо успеть проскочить, пока дорога чиста!