Ричард Длинные Руки – паладин Господа

Орловский Гай Юлий

Я в самом деле слегка пришпорил коня, хотя сейчас я и без полагающихся рыцарю шпор, конь нехотя сделал шаг. Сзади раздался отчаянный крик, в нем уже не осталось и следа от баронской заносчивости:

– Погодите!.. Я иду, иду!

Конь подо мной охотно остановился, но дрожал, ибо ветви до земли, придется проламываться, корни вылезли на поверхность, казалось, все: крупные, мелкие и великанские, похожие на чудовищных морских змеев. Из тумана вынырнула конская морда, сперва призрачная, налилась резкостью, показался закованный

в железо всадник.

– Вы что же, – спросил Гендельсон с тревогой, – в самом деле…

– Да пошутил, – ответил я кисло, врать очень не хотелось, – пошутил.

– Странные у вас шутки, сэр Ричард, – сказал он все еще колеблющимся голосом. – Мой конь, знаете ли, испугался… или рассердился, я его причуды еще не освоил.

Страшно двигаться через туман, но такие гигантские деревья не могут стоять тесно, мы все же продирались через паутину веток и длинных нитей мха, обычно сухого и ломкого, но сейчас в тумане заметно отсыревшего. Мне казалось, что едем через болото, а по лицу то и дело шлепают болотные растения.

Туман только впереди и сзади, а по бокам кажется странно темным. Силуэты деревьев постепенно таяли, мы слышали скрип раскачивающихся стволов, хотя ветер не чувствуется. На землю то и дело обрушивались тяжелые сучья, похожие на бумеранги. Иногда падала целая лесина, способная пришибить всадника вместе с конем.

Гендельсон бормотал молитвы. Я настолько привык, что либо молится, либо хватается за крест, что удивился бы, если бы это в железе на что-то новое посмотрело без своего обычного: изыди, сатана!

Деревья иногда сдвигались настолько тесно, что в который раз поднимали ноги на седло. Кони продирались, обдирая бока. Но иногда, гораздо чаще, налипала зеленая слизь, облепляла стремена. Я на ходу брезгливо сковыривал палочкой либо стирал рукавицей. Земля под ногами укрыта толстым слоем черных перепрелых листьев, конские ноги погружались иной раз до колен в это месиво. Я сжимался от гадливости, а если бы пришлось самому вот так пешком?

Ни птиц, ни зверей, ни даже в траве ничто не шелохнулось, пока двигались через страшное место. Но через час я все-таки услышал щебет птиц, деревья потеряли на стволах слизь. Пошел обычный толстый мох, хоть и со всех сторон, затем и мох остался только с северной стороны. На деревьях замелькали рыжие хвосты белок, дважды дорогу пересекали деловитые ежи.

Деревья уже не стоят тесно, сквозь просвет в кронах мы видели красное солнце, что нехотя двигается к закату. По небу разлегся красный тревожный закат. В ту же сторону, что и мы, двигались под облаками огромные черные птицы, а за ними целые тучи мелких. Доносилось резкое карканье, мои ноздри уловили характерный смрад падальщиков.

– Стервятники, – заметил Гендельсон мрачно.

– Полагаете, Кернель уже пал?

Он стиснул челюсти, под истончившимся салом проступили четкие рифленые желваки. Глаза смотрели зло.

– Не знаю, –

ответил он сдержанно. – Но мы должны поспешить.

– Кони уже падают.

– В ближайшем селении можно бы сменить…

Он умолк, только косил недовольным глазом. Я буркнул:

– Вот так просто и сменить?

– Ну, – сказал он с неудовольствием, – если доплатить…

Я сдержал злобную ухмылку. Вельможе такого ранга без толпы слуг и толстого мешочка с золотом на поясе – как без рук. И хотя у меня еще пара золотых монет в поясе и пара в седле, на ближайшей тропке я слез и пошел пешком, держа амулет в вытянутой руке. Гендельсон ехал впереди, не желал смотреть на нечестивое занятие.

Не больше двухсот шагов я сделал, держа конский повод в одной руке, амулет в другой, как земля впереди зашевелилась. Выглядело так, будто крупный жучок стремительно прорывает норку на поверхность. Я выронил повод, из земли вылетело блестящее, я ловко поймал на лету и весело крикнул Гендельсону в спину:

– Один есть!.. Либо везет, либо на юге земли богаче!

– Богатство не в золоте, – ответил он напыщенно.

– Вы намерены раздать свои сундуки бедным, – спросил я, – и уйти в монастырь?

Он высокомерно смолчал. Ехал впереди все такой же массивный, неподвижный, отгороженный молитвой, святостью, запретами. Мне можно бы и в седло, но на всякий случай прошел еще не так уж и далеко, но за это время поймал еще две монеты. Все три круглые, но разного размера и формы, от вытянутого эллипса до пирамиды с сильно закругленными краями. Я рассматривал их уже в седле, сравнивал с теми, что вез в поясе. Эти, что нашел сейчас, выглядят более древними, что ли. И хотя я не знаток в нумизматике, для меня и Древний Рим, и Древний Египет – древность одинаковая, но голову наотрез, что найденные на юге монеты все же бородатее северных…

– Теперь поменяем, – сказал я. – Как полагаете, сэр Гендельсон?

Он буркнул:

– За одну золотую монету лучше купить коней, чем доплачивать за обмен. Меньше раскрытых ртов, подозрений.

Прав, конечно, подумал я. Меньше подозрений – лучше. И так удивительно, что за нами нет погони, нет даже драконов, что выслеживают сверху и бьют напалмовыми бомбами. И никто не устраивает засад, уже зная, кто идет, что везет, чем можно поживиться самим, а что из добычи надо отдать пославшему сюда хозяину.

– А как же с нечестивостью? – поинтересовался я. – Конь, купленный на нечестивые деньги… чист ли?

– Приму покаяние, – ответил он зло. – Эпитимию, любое наказание… Церковь зря не наказывает!

– А Бруно? – спросил я. – Впрочем, говорят, его сожгли за шпионаж… Ладно, это не мое дело.

Гендельсон холодно молчал, глаза рыскали по сторонам. Тропинка отыскалась нескоро, но дальше мы ехали и высматривали, куда приведет, а если пересечется с более утоптанной или пошире, чтобы вовремя сменить курс.