Ричард Длинные Руки – пфальцграф

Орловский Гай Юлий

— Я — гроссграф всей Армландии, которая для Его Величества имеет немалое значение, не так ли?

— В Армландии нет гроссграфства, — взмолился он.

— Уже есть, — отрезал я. — Разве это не есть важно и даже неотложно? И если я мчался, загоняя коня… Ладно, увидимся. Можете не провожать, дорогу в таверну я найду сам.

Я повернулся, сделал пару шагов, за спиной раздалось тоскливое:

— Хорошо. Я проведу вас. Но оставьте меч. И кинжал. Извините, но с оружием к Его Величеству никто не входит. Вот, видите, мечи графов Корнуэлла и Форестера…

Я

буркнул:

— Вообще-то я не подданный Его Величества. Но все верно, в чужой монастырь…

Передав меч и кинжал, я шагнул к парадной двери. По сигналу Ортенберга ее красиво и торжественно распахнули передо мной. Я выпрямился, король должен видеть именно гроссграфа, а не просителя аудиенции, но не успел сделать и шага, как раздался строгий и крайне возмущенный оклик:

— Стоять!… Кто смеет?

К нам спешил очень грузный человек с розовым лицом, щеки на плечах, восемь подбородков уступами на груди опускаются до живота, что начинается едва ли не из-под носа. Из-под роскошнейшей тоги выглядывают толстые, как у слона, ноги.

— Как вы смеете? — завопил он. — Никто не должен к Его Величеству без записи за два месяца…

— Кто это? — поинтересовался я у Ортенберга. Он тяжело вздохнул, лицо несчастное, ответил шепотом:

— Бальза, королевский управитель…

Бальза почти подбежал к нам, смерил меня таким ненавидящим взором, что мне показалось, будто уже встречались, и даже крепко встречались.

— Назад! — велел он визгливо. — Иначе вызываю стражу!

Ортенберг сказал несчастным голосом, но твердо:

— Это гроссграф Армландии. Я верю, что у него важное дело.

— Все челобитчики в очередь! — вскрикнул Бальза. Ортенберг снова взглянул на меня, я без всяких знаков принадлежности к высшей знати, на мне разве что доспехи Арианта, но надо быть знатоком, чтобы ощутить их достоинства, и все-таки ответил неожиданно твердо:

— Сэр гроссграф не проситель. Он по делу.

— Назад! — велел Бальза угрожающе. — Или зову стражу.

Ортенберг сказал, словно бросился в холодную воду:

— Вся стража подчинена мне. Я проведу гроссграфа под свою ответственность.

Он кивнул мне на распахнутые створки, я шагнул, Ортенберг пошел следом. За спиной слышались гневные выкрики, Ортенберг часто дышал, лицо бледное, глаза стали испуганные, как у кролика.

— Как ваше имя? — спросил я.

— Райдер де Ортенберг, сэр, — ответил он и добавил: — Похоже, я свалял самого большого в жизни дурака. Теперь я закончу жизнь в рудниках.

— Нет, сэр Райдер де Ортенберг, — ответил я. — Нет, это я вам обещаю.

ГЛАВА 7

Мы переступили порог, я вовремя задавил вздох восторга, не деревещина же, в самом деле. Зал огромен, но поразили не столько размеры, сколько сам стиль: богатый, почти вычурный, если сравнивать с увиденными ранее. Ощущение такое, что в королевствах Зорра, Кернеля, Алемандрии, Кельвинта да и в замке Ганслегеров только-только научились строить замки, в Каталауне и Вексене

их уже умело совершенствуют, расстраивают и украшают, а здесь… здесь расцвет, здесь монументальность и в то же время легкость, умелый дизайн, рука гениального архитектора, умеющего видеть красоту камня и так органично вписавшего крепость в горы, что она выглядит их продолжением.

Ортенберг идет рядом, придерживая рукой меч и в то же время готовый выхватить его в любой момент, если я поведу себя не так, как должен вести себя гросс-граф.

Главный зал не просто поразил, он потряс до мозга костей: стены из розового камня, или же это искусная облицовка, поддерживающие свод колонны выполнены в виде атлантов, причем все сделано с удивительным изяществом и вкусом — пьедестал до уровня пояса, затем могучего сложения каменный здоровяк и расширяющийся в арку пилон. На стенах витражи из цветного стекла, обилие цветов в каменных вазах, а в противоположных местах настоящие цветущие деревья в просторных деревянных кадках.

Пол из тщательно отшлифованного мрамора, тоже розового, его еще почему-то называют телесным.

Немногочисленные придворные или слуги, кто их разберет, пялились тихонько и не в упор. Мы прошли сине-фиолетовый зал, стены из мертво-фиолетового камня, пол тоже, разве что другого оттенка, странного вида ниши и выступы, арочный свод, оттуда солнечный свет, и вся фиолетовость играет в зловещей красоте. Я ощутил эту нехорошую прелесть, даже недобрую, как будто услышал нашептывающий в ухо вкрадчивый голос о красоте зла, о сладости насилия, о преимуществах тех, кто преступил границу между Добром и Злом.

Темно-фиолетовый вход в другой зал приближался, как зловещий зев. Я ощутил дрожь по всему телу, но следом вступили в солнечное и светлое помещение, и я понял, что предыдущий зал просто пугал, не желал расставаться с теми, кто вообще-то почти готов, почти согласен принять установки насчет красоты Той стороны. Анфилада залов оборвалась, перед нами закрытая дверь, похоже, из золота, размерами с ворота в крепость, но украшенная дорого и очень изысканно, как произведение искусства. По обе стороны двое настолько громадных стражей в доспехах и с копьями, что я усомнился: настоящие ли, такого роста людей еще не встречал.

Два огромных светильника не только дают яркий свет, но и наполняют воздух изысканными ароматами. Я принюхался, в самом деле наполняют, а плюс еще и очищают от всяких неприятных запахов.

Ортенберг доложил коротко и властно:

— К Его Величеству по неотложному делу!

Стражи не шелохнулись, Ортенберг толкнул створки, я неторопливо перешагнул порог. Почудилось, что вошел в церковь. Стены расписаны летающими ангелами, если это ангелы, но по мне все, что летает и не слишком черное, — ангелы, много режущего глаза золота, в стенах неподвижные статуи то ли святых, то ли героев, а может, так раньше хоронили великих королей, масса горящих светильников, что заливают зал радостным светом яркого солнечного дня.