Ричард Длинные Руки – рауграф

Орловский Гай Юлий

Альбрехт, видя, что я не вскидываюсь, как норовистый конь, сказал деловитым голосом:

– Вам стоит обратить внимание на леди Стефанию Бриенскую.

– Почему?

– Она в родстве с Плантагенетами, Тюдорами и даже Одоакричами. К тому же девственница…

Я поморщился:

– Откуда известно?

– Что? Ее родство?

– Нет, что девственна.

Альбрехт развел руками, замялся, предположил задумчиво:

– Я ее видел как-то. Судя по ее лицу… гм… она и должна быть девственной.

Я фыркнул, отмахнулся,

не до баб, когда ватиканцы что-то усердно уж копают, не говоря уже о стягивании войск к Гандерсгейму.

Впрочем, когда шли через общий зал, где все уклоняются и стараются протиснуться в передний ряд, Альбрехт украдкой показал на группу молодых леди.

– Вон та, что в белом платье с голубыми лентами, и есть Стефания Бриенская.

Я увидел строгую девушку с бледным лицом и взглядом фанатичной веры, лицо истовое, светлое до неприличия, я смотрел на нее и не видел ее высокой груди, она рождена для веры и высшего служения высокой идее. Когда Альбрехт сказал, что она, судя по ее лицу, должна быть девственной, я предположил уродину, но любая уродина скорее потеряет девственность, чем эта.

Она в числе других присела передо мной в глубоком поклоне. Я смотрел внимательно, но, кажется, она не предполагает, что ее прочат мне в фаворитки…

Я как накаркал, через час в кабинет ввалился достаточно бесцеремонно на правах старого боевого друга сэр Клавдий, учтиво поклонился, но в кресло плюхнулся, не дожидаясь приглашения.

– Двор слухами полнится, – сообщил он деловито. – Что о вас только не говорят! Так что, если у вас пока нет жены, нужна фаворитка…

Я замотал головой:

– Ни в коем случае!

– Почему?

– Нехорошо, – ответил я сердито. – Одно дело тайком шастать к чьей-то жене или дочери, другое – вот так открыто пользоваться своей властью. Что-то в этом нехорошее и… просто гадкое.

Он хмыкнул:

– Все пользуются властью.

– Но по-разному, – огрызнулся я. – Я вон спешно набираю народ, чтобы поскорее строили порт и большие корабли! Где прикажу, где совру, но у меня цель – и Бог простит. А чтобы таскать в постель баб… нет, это не по-рыцарски. Мои лорды меня осудят.

Он спросил негромко и чуточку доверительно:

– Вы не уверены в полной лояльности лордов?

Я сказал раздраженно:

– За мной идут добровольно и радостно, потому у нас такие… победы. Когда войско жаждет боя – нам все легко. Если бы только я принуждал создавать флот, его бы строили сто лет! Все тарасконцы на стройке, из других городов купцы шлют деньги, материалы, стремятся попасть в долю и поучаствовать в разделе будущей добычи!.. Вот что мне надо, а не повиновение!

Он наклонился в кресле, избегая моего взгляда и пережидая вспышку гнева сюзерена. Я замолчал и сердито хлопнул ладонью по столу, разговор окончен, сэр Клавдий понял, поднялся, но, отступая к двери, сказал смиренно:

– Как скажете, сэр Ричард. Вам виднее. И в самом деле, да плевать,

какие слухи о вас распускают! Хотя в данном случае никого принуждать не надо. Женщины сами отчаянно стремятся в вашу постель.

Я хмуро промолчал, он вышел за дверь, не забыв еще раз поклониться, раз уж я зол и гневен.

Глава 4

Сэр Растер завалился в мой кабинет еще бесцеремоннее, для него я все еще тот странствующий рыцарь, что скрестил с ним копье за даму, имя которой он бессовестно перевирал.

– Сэр Ричард, – сказал он покровительственно, – рыцари беспокоятся, не случилось ли с вами чего?

– Сэр Растер, – сказал я затравленно, – и вы о бабах?

Он удивился:

– Я что, совсем дурак? Там пир по случаю возвращения отряда из Турнедо, вот уже который день празднуем красивую победу! А вас все не видно.

– Положение обязывает, – согласился я. – Да и жрать что-то хочется…

Он довольно улыбнулся, сам распахнул передо мной дверь, в рыцарской среде не должны считаться с такой ерундой, мы спустились на первый этаж, откуда идут мощные ароматы жареного мяса, вина, пряностей, а также доносятся удалые песни, заглушающие музыку.

За пиршественными столами одни мужчины, но чую, этой монополии скоро конец. А жаль…

Граф Ришар приблизился с холодной учтивостью аристократа, осанка безупречна, словно выступает перед войском, но он всегда таков, только глаза при всем деланом безразличии выдают тревогу.

– Сэр Ричард, – произнес он негромко, – что-то случилось?

– Вроде бы нет, – пробормотал я. – А что?

– У вас лицо такое…

– А вы какое хотели? – огрызнулся я. – Мне вечером к гостям из Ватикана идти! На допрос.

– Примите мои соболезнования, – сказал он участливо. – Если присудят к сожжению на костре, лично прослежу, чтобы сырые дрова заменили на сухие.

– Вы сама любезность, граф, – сказал я. – И вещи приятные говорите. А то сейчас у меня был сэр Клавдий, предлагал побольше красивых баб при дворце завести. А то вроде бы и воевали непонятно за что…

Он криво усмехнулся:

– Да, конечно.

А сэр Растер, по случаю огрузения очень задумчивый и степенный, разжевал короткую реплику доблестного графа до предельной пресности:

– Какая сладость от грабежа, если в добыче нет баб?

Я отмахнулся:

– Да они есть, только оглядись. Но нашим героям надо устроить заповедник прямо в дворце, чтобы руку протянуть, и все… Лодыри. С другой стороны, когда в доме эти беспечно щебечущие… гм… это благополучие, верно?

Ришар наклонил голову, вроде бы соглашаясь, но смотрел исподлобья, и взгляд не казался мне спокойным.

– Как вам легат из Ватикана? – спросил он внезапно.

– Пока никак, – со сдержанной злостью ответил я. – Конечно, я польщен таким высоким вниманием, но у семи козлят волк без глазу.