Ричард Длинные Руки – ярл
Шрифт:
— О таком случае поется в балладе о безумном Генрике. Человек, когда приходит в ярость, становится зверем.
Герцогиня посмотрела на меня очень внимательно:
— А вы что думаете о ночном происшествии?
— У меня нет никаких предположений, — произнес я равнодушно. — Я жду, когда подсохнет земля. А кто возле чьей спальни…
Леди Дженифер окрысилась:
— Это было не возле моей спальни!
— А, — сказал я понимающе, — вы труп вытащили в коридор?
— Не смешно, — бросила она раздраженно.
— Что вы, что вы, — заговорил
Она сверкнула глазами, будто высекла искры.
— Вы мне пока что не брат!
— Но все-таки я забочусь, — сказал я со всевозможным лицемерием, настолько заметным, что даже Даниэлла, смотревшая на сестру с упреком, а на меня с сочувствием, взглянула с укором. — Вот, к примеру, напоминаю, что столь юной леди не пристало так громко чавкать и вытирать пальцы о скатерть. Для этого есть салфетки… Ох, простите, здесь салфеток, увы, нет.
Герцогиня взглянула с немым вопросом в глазах, что это, мол, такое, а Дженифер взвилась, глаза засверкали так, что искры посыпались на стол.
— Я вообще не чавкаю!
— Мы здесь все свои, — проговорил я примирительно. — Поверьте, леди Дженифер, я бы никогда такое не брякнул в присутствии молодых придворных короля, которым вы так стараетесь понравиться. Скажите, а как вы их так сумели стравить, что уже убивают друг друга?
— Я их не стравливала!
— Да и я так думаю, — согласился я со вздохом, — в ваших интересах устроить конкурс и посмотреть, кто больше даст. У графа Марселена, как я слышал, только пышный титул, но ни гроша за душой, а вот барон Фортескью…
Герцогиня напомнила с укором:
— Сэр Ричард, барон Фортескью женат…
Я отмахнулся.
— Долго ли удавить жену, если перестала… ну, ндравится? Вон граф Синяя Борода шестерых сумел… Правда, на седьмой споткнулся. Видать, попалась такая же Дженифер. Так что к барону присмотреться стоит. Конечно, он вспыльчив, как теперь все поняли…
— Его отправляют в королевскую тюрьму, — напомнил Патрик.
— Это не плаха, — ответил я успокаивающе. — Из тюрьмы можно выйти. Победителем! Я слышал, он пророс родней во все кланы?.. Впрочем, Господь все видит. Рано или поздно накажет, обязательно накажет.
Леди Дженифер произнесла саркастически:
— Я не могу, даже если очень-очень постараюсь, увидеть мужество в человеке, который смиряется перед какой-то высшей силой! Это трусость, это рабство души. По-моему, верить в Бога и загробную жизнь — это недостойно отважного и мыслящего человека.
Женщины слушали, соглашаясь, а Патрик подхватил горячо:
— Прекрасно сказано! Только слабые и ущербные люди верят в эти смешные ад и рай, о которых рассказывают тупым крестьянам неграмотные священники.
Они посматривали на меня, но я ел молча, с удовольствием пожирал нежное мясо, а кости бросал Псу. Он ловил и мгновенно перемалывал, а взглядом подсказывал,
Дженифер заговорила торжествующе:
— Что, сэр Ричард, признаетесь?
— В чем? — поинтересовался я с набитым ртом.
— Что трусите. Что придумываете себе детские сказки насчет ада и рая!
Я пожал плечами.
— Я же вас не стараюсь переубедить?
— А почему? — спросила она въедливо. — Разве миссионеры не стараются обратить в свою веру? У нас бывали уже…
— Я не миссионер, — объяснил я. — Каждый живет по своим принципам. И каждый попадает в то место, которое заслуживает своей жизнью.
— Мы уж точно попадаем в ад, — заявила она хвастливо. — А вы, конечно, в рай. Ну а как может быть иначе?.. И скажите мне, что там? Почему-то никто не может рассказать…
К их удивлению, я ответил:
— Я могу. Сейчас запью эти блинчики, а то в глотке застрянут, и расскажу… Фу-ух, прекрасное вино! Или это не вино? Словом, один из отцов церкви, блаженный Тертуллиан, за свои заслуги удостоился… Словом, побывал в обоих местах, вернулся, народ его окружил, жадно расспрашивает. В первую очередь, конечно, каков ад, все-таки каждый понимает, куда попадет, скорее всего.
В полном молчании они ждали, пока я запил еще раз, отставил и вытер пальцы о край скатерти.
— В аду он увидел длинные столы, за которыми с обеих сторон сидят люди. Столов множество, людей за ними еще больше. Все столы завалены самыми изысканными яствами, каких и надумать невозможно, стоят открытые кувшины с самыми лучшими на свете винами, ароматы и запахи щекочут ноздри, слышно, как громко урчат пустые желудки, умоляя дать хотя бы крошку со стола… Но несчастные жутко страдают, пожирая глазами роскошные яства, голод сожрал уже их плоть и жадно гложет кости. Грешники стонут, пожирают взглядами кушанья, одеревеневшие языки царапают пересохшие глотки, но… вечные муки грешников, что жили не по заповедям!
Патрик спросил первым:
— Простите, сэр Ричард, но… почему?
— У них не сгибаются руки в локтях, — объяснил я. — Понятно, что с прямыми руками… гм…
Он кивнул понимающе, а леди Дженифер спросила задиристо:
— А в раю?
Я вздохнул.
— Все то же самое. Те же столы, те же яства, лучшее в мире вино, от которого только наслаждение вкусом и никакого похмелья.
— Только у праведников сгибаются руки, — сказал Патрик понимающе.
Я возразил раньше, чем они продолжили есть:
— Нет, руки у них не сгибаются точно так же.
— Тогда они насыщаются одним видом? — спросил Патрик, загораясь, как всякий менестрель, что наткнулся на интересный материал для баллады.
— Нет, они не способны насыщаться одним видом.
— Значит, — сказал он озадаченно, — нет никакой разницы между адом и раем?
Они все смотрели на меня неотрывно, будто ожидая, что я вытащу из несуществующего шлема зайца или дракончика, но я лишь скромно вздохнул и ответил очень мирно: