Ричард Длинные Руки – ярл
Шрифт:
Вылез из-под одеял, чувствуя волчий голод, хлопнул в ладоши. В дверь опасливо заглянул бородатый мужик со зверски перекошенным шрамом лицом. Один глаз вытек, зато второй блестит, как у лихорадочного больного.
— Ваша милость?
— Неси мыться, — велел я.
Таз у него, похоже, уже стоял за дверью, внес моментально, я нагнулся, мужик начал лить подогретую воду на спину. Я прислушался к крикам за окном.
— Что там за шум?
Слуга опасливо оглянулся, сказал почему-то шепотом:
— Его Величество велел заковать в цепи одного из своих сиятельств!
Я зевнул, ну люблю поспать, люблю, вяло поплескал и, торопливо схватив полотенце, сказал с протяжным завыванием:
— Всех бы их туда… А за что?
— Говорят, их милости за что-то повздорили… А ночью один подстерег другого и — того…
— Набил морду?
— Да что вы, ваша милость! Оне ж благародныя!
Я сказал понимающе:
— А-а, заколол?
Он огляделся, будто опасался невидимых ушей, прошептал:
— Если бы! А то так вдарил, что стену раскрошил этим графом! Того совочками соскребали, а панцирь смяло в лепешку… А от сражений, говорят, барон Фрте… Форте… ну, словом, что-то вроде небольшого окошка, всегда увиливал. На это король сейчас больше всего серчает!
Он лил мне воду на спину, я хотел было спросить, почему ту молоденькую девчушку заменили им, старым хрычом, но не стал, это же понятно, рука леди Дженифер чувствуется всюду, ей бы перевороты в Африке устраивать, революции экспортировать.
— Да, — согласился я, — уклонение от воинской обязанности — серьезное обвинение. Был бы нестроевым — другое дело, но когда вот так поставлен удар…
— Да, — согласился слуга, — такой богатырь, а все скрывал! Как ему не совестно?
— Видать, здорово разозлили, — предположил я.
— Да-да, разозлили, — согласился он охотно. — Говорят же старые люди, что если хорошо раздразнить, человек горы свернет!
Я оделся, уже хотел было велеть подать мне в номер что-нибудь пожевать, но ударил спасительный гонг. Я взыграл, сказал Псу бодренько:
— Веди себя хорошо, тогда нас накормят… может быть.
По дороге встретил толпу вельмож, с жаром обсуждают случившееся ночью. Я остановился, послушал, как перепуганные телохранители прибежали и рассказали, как озверевший барон Фортескью на их глазах одним ударом не просто убил их хозяина, но расплескал его о стену, так что спасать уже было нечего. И как Его Величество устроило строгий допрос барону, который все отрицает, скотина…
Я слушал со всем вниманием, а когда рассказчик выдохся и все дружно ахали и ужасались, я спросил тупенько:
— А граф… что же граф?
Рассказчик окрысился, гаркнул:
— Он убит! Не понимаете — убит!
— Да? — переспросил я. Сказал с непониманием: — Значит, завтра на рыбалку уже не пойдет?..
Они остались, как вмороженные в лед, а мы поспешили в обеденный зал. Еще из распахнутых дверей я увидел, что широкий стол заставлен так плотно, что столешница скрылась под переполненными блюдами: жареная и печеная птица, сочные ломти ветчины, покрытая коричневой корочкой толстая рыба, множество яиц с торчащими из них лесными орехами и миндалем, но что приятно изумило — множество зелени,
Бабетта снова отсутствует, она теперь пирует в восточной башне, пирует и пирует, железное здоровье у леди. Зато Патрик снова в числе своих, держится скованно, а леди Изабелла выглядит бледной и подавленной. Ели некоторое время молча, если не считать, что леди Дженифер снова громко фыркнула, когда я прочел обеденную молитву.
— Сэр Ричард, — поинтересовалась она ехидно, — а вы можете объяснить, зачем именно эта молитва?
— Могу, — ответил я серьезно. — Человек от животного отличается только умением сдерживать свои порывы. Контролем над чувствами и поступками. В то время как животное сразу же набрасывается на еду… вы видели моего Пса у его миски?.. человек в состоянии контролировать себя. Молитва за накрытым столом — один из показателей контроля, то есть культуры.
Она покраснела, молча отрывала волоконца мяса от птичьей грудки. Леди Изабелла время от времени посматривала на меня. Я видел в ее глазах вопрос, но всякий раз либо отводил взгляд, либо заговаривал с Даниэллой, что мило смущалась и краснела до кончиков ушей.
— Сэр Ричард, — наконец проговорила леди Изабелла, — а почему вы ничего не скажете… не спросите насчет того ужасного случая с графом Марселеном или бароном Фортескью?
Я развел руками.
— Ах, леди Изабелла… Меня так воспитывали, что за столом о таких вещах не говорят, а во-вторых, тот несчастный был убит рядом со спальней леди Дженифер… гм… я ничего не хочу сказать… даже не указываю пальцем… и ни на что не намекаю, потому молчу и стараюсь даже не строить никаких догадок.
За столом повисло гробовое молчание, затем Дженифер вскочила, глаза метали молнии.
— Вы… вы… как вы смеете?
Я спросил испуганно:
— Я разве что сказал?
— Вы… вы сказали!
Я отчаянно затряс головой.
— Ни словом не обмолвился, к кому он крался… или уже от кого!.. Я как только услышал, сразу рот на замок. Зачем, думаю, буду подрывать вашу репутацию. Пусть она и дальше остается такой же… незапятнанной.
Она задыхалась от гнева, Даниэлла обняла ее за плечи, усадила в кресло и некоторое время придерживала, глядя на меня с мягким укором в добрых, как у коровы, глазах. Леди Изабелла произнесла с тем же неподвижным лицом:
— Вы услышали об этом только утром?
— Конечно, — ответил я твердо и посмотрел ей в глаза самым честным взором, какой только мог изобразить. — Спал без задних ног. Утром мне рассказали, что король кого-то даже арестовал…
Она кивнула.
— Да, но там что-то непонятное. Я давно знаю барона Фортескью. Он трус, человек сам по себе слабый. Он пощечину никому не мог дать, а чтоб одним ударом вот так человека в панцире…
— Накопилось злости, — предположил я, — другие сразу же расходуют в мелких драках, а он копил, копил, копил…