Ричард Додридж Блэкмор - Лорна Дун

Блэкмор Ричард Додридж

Ни о чем я не думал тогда — только о смерти Лорны.

Когда Кикумс подошел к конюшне, я буквально сва­лился с него на землю, и Джон Фрай, с удивлением взгля­нув на меня, взял Кикумса под уздцы и повел его внутрь.

Женщины выбежали на крыльцо.

Кое-как дотащился я до дома, и матушка, заставив меня опереться о нее, с трудом ввела меня в комнату.

— Я убил его,— еле ворочая языком, сказал я,— так же, как он убил Лорну. Дай мне взглянуть на мою жену, матушка. Хотя бы и мертвая, она все равно моя.

— Вам не следует к ней ходить, дорогой Джон,— сказала Рут Хакабак, выступая вперед, потому что ни у кого на присутствовавших не хватило смелости перечить

мне в ту минуту.— С ней Анни, Джон.

— Что она там делает? Позвольте мне взглянуть на свою покойную жену, а потом и самому умереть.

Женщины, пошептавшись, отступили назад; кое-кто, не выдержав, всхлипнул, потому что на меня в ту минуту было страшно смотреть. Одна лишь Рут осталась около меня. Опустив глаза, вот-вот готовая разрыдаться, она, переборов себя, вложила свою крохотную ручку в мою трясущуюся ладонь, а другой, коснувшись моего разорван­ного жилета, чуть слышно прошептала:

— Джон, она не мертва. Она еще вполне может вы­жить. Но сейчас вы не должны ее видеть.

– Есть хоть какая-нибудь надежда для нее? Для нее а, значит, для меня?

— Только Богу это ведомо, дорогой Джон. Однако сей­час один ваш вид убьет ее. Ступайте и попросите, чтобы вас перевязали.

Я подчинился Рут, как маленький ребенок, повторяя по дороге:

— Будьте благословенны, Рут, за все добро, что вы ныне творите!

Тысячу раз должен был я благословить Рут в те мину­ты, потому что, как я узнал впоследствии, если бы не она, Лорна сразу же скончалась бы на месте. Мне рассказали, после того, как я покинул Лорну, переложив ее на руки матушки, Рут решительно и твердо взяла дело в свои руки.

Она велела немедля доставить Лорну домой, приспособив для этого двери церковной кафедры и подложив подушку под ее поникшую голову. Рут самолично разрезала свадебное платье Лорны, вытащила ужасную пулю, а затем омыла рану ледяной водой и тем остановила кровотечение. Все это время моя любимая была без сознания, бледная, словно сама смерть. Кто-то из женщин сказал, что Лорны уже нет в живых, но Рут все лила ей на лоб холодную воду, ожидая, не дрогнут ли длинные ресницы ее мраморных век. Затем Рут приложила ухо к слабо бьющемуся сердцу Лорны и велела женщинам принести испанского вина. Затем Рут приподняла голову Лорне, осторожно разомкнула ее сжатые зубы, влила ей в рот лож­ку вина, погладила нежное горлышко Лорны и стала ждать; затем влила еще немного вина.

С удивлением и даже некоторой ревностью смотрела Анни на происходящее: уж она-то всегда считала себя многосведущей во всяческих врачеваниях, но про то, что проделывала сейчас Рут, — Анни могла поклясться в этом - ни в каких книгах не было написано. Но Рут столь выразительно взглянула на нее исподлобья, что Анни тут же отошла в сторону, предоставив Рут поступать так, как она сочтет нужным. И в тот самый момент, когда все вокруг решили, что Рут положительно сошла с ума и ее лучше не трогать, тем более что она не в состоянии причинить мертвому телу большого вреда, горлышко Лорны шевельнулось, и послышался ее глубокий вздох: Лорна была жива.

Дни проходили за днями, а Лорна все пребывала у порога смерти, и если она не переступила роковой черты, то только благодаря искусству, терпению и нескончаемым заботам Рут. Анни, к счастью, редко заглядывала сюда и не вмешивалась в дела Рут. В противном случае, при всей своей осведомленности, она могла больше навредить, чем помочь. При всем при том самолюбие Анни нисколько не пострадало: доктор, оказавшийся в церкви во время свадебной церемонии, вправив мне сломанное ребро, оставил меня полностью на попечение Анни. И когда у меня случилось великое воспаление,

хлопот и тревог у нее стало хоть отбавляй. Тоном, не терпящим возражений, тот доктор объявил, что бедная Лорна мертва, и тогда Рут отказалась вообще иметь с ним какие бы то ни было дела. Она все взяла на себя и, благодаря Господу, добилась исцеления.

То ли добрый уход Рут, то ли природное здоровье Лорны, то ли покой и безмятежность, окружавшие Лорну, — она еще не знала о моем ранении — пусть до истинных при­чин доискивается высокомудрый доктор, вынесший приго­вор Лорне, — я лишь знаю то, что Лорна выздоровела и встала на ноги, причем намного раньше меня.

А я... А я тем временем лежал в своей комнате, не веря никому и ничему. Я был уверен, что Лорна давно покоится на кладбище, и матушка с сестрами лгут во спасение, что­бы я не отправился следом за Лорной. Мысли — черные мысли о том, что мне предстоит жить без Лорны, растрав­ляли мне ум и бередили душу, и я метался по постели до тех пор, пока боль, исходившая от сломанного ребра, не обжигала меня нестерпимым огнем. Матушка, глядя на меня, плакала и жаловалась на судьбу: едва утихла в ней великая скорбь по любимому мужу, утраченному десять лет назад, как вот уж и сыну, последней ее надежде и опо­ре, не сегодня-завтра предстоит угаснуть в самом расцвете жизненного мая. Что и говорить, неисповедимы пути Господни!

Однако хватит обо мне. Расскажу о том, что случилось с Лорной.

Однажды ранним утром я сидел у себя в спальне, и на­строение у меня, как всегда, было подавленное. Еще бы! Я не мог сойти вниз по лестнице, и в доме не было такого силача, чтобы помочь мне, даже если бы я и вправду со­гласился на чью-нибудь поддержку. Кроме того, было уже шесть часов, а я в это время привык собираться на работу, но вместо этого я лежал теперь, изнывая от безделья. Чтобы хоть чем-то занять себя, я, превозмогая боль, надел свое воскресное платье из уважения к доктору, который должен был нынче пожаловать ко мне для очередного кровопускания (он делал его дважды в неделю).

Я взглянул на свою правую руку и не поверил, что это — рука Джона Ридда. Я увидел перед собой все те же громадные мускулы, объемлющие такие же громадные кос­ти, и все те же широкие голубые вены ветвились вдоль моей руки, но сама рука была белым-белешенька, а что касается ее силы, то маленький Энси Дун по-прежнему имел все шансы вызвать меня на поединок и одержать верх после недолгой схватки. Усмехнувшись, я попробовал поднять таз для кровопусканий, но из этого ничего не вышло.

Интересно, что сейчас делается на дворе, в поле, в са­ду? Розы, должно быть, в самом цвету, вишни с каждым днем все краснее, и первый выводок дроздов вылетел полюбоваться на них. Незрелые побеги пшеницы дрожат на ветру, а холмистые луга подернулись молодой травой. Я же, беспомощный калека, сижу взаперти, не видя ничего этого, и, что самое худшее, я уже никогда не смогу лелеять и растить эту благодать.

Вдруг кто-то постучал в двери моей сумрачной комна­ты, и я, полагая, что пришел доктор, попытался встать и отвесить поклон. К моему удивлению, на пороге появилась малышка Рут, ни разу не навестившая меня с той поры, как меня поручили заботам ученого доктора. Одета она была так восхитительно, что я, грешным делом, вообразил, будто она явилась, чтобы завоевать мое сердце теперь, когда Лорны уже нет в живых. Она приблизилась ко мне, и вдруг, увидев таз, с тревогой взглянула на меня.

— Вы в состоянии принимать гостей, кузен Ридд? — спросила она.— Я знала, что вы слабы, дорогой Джон, но мне и в голову не могло прийти, что вы умираете. Почему мне никто не сказал? Зачем здесь этот таз?