Ричард Львиное Сердце

Хьюлетт Морис

— Как это так? Что ты хочешь сказать, Ричард? — пробормотал он, запинаясь.

— Разве мои слова так запутаны? — спросил тот. — Обдумай их, выучи наизусть, а сам тем временем, будь так любезен, поезжай со мной в Париж.

Мигом вся краска сошла с лица принца Джона.

— А! В Париж? — повторил он и взглянул так, словно увидел смерть за спиной.

— Да, туда мы и должны ехать, — вымолвил Ричард. Только помолимся сперва за этого бедного слепого червя, что лежит там, на земле: теперь он, слава Богу, видит, чем оскорбил.

— Там ведь Конрад Монферратский, кузен умершего, — заметил не без намерения Джон. Но Ричард только засмеялся.

— Мы ещё успеем вовремя встретиться с ним. Я передам ему вести про его кузена Сен-Поля. Чего ради он туда забрался?

— Да, вот по поводу королевства Иерусалимского. Он стремится к Сивилле [58]

и к этой короне — весьма возможно, что он получит и ту и другую.

— Не думаю, Джон, не думаю. Мы займем все его помыслы другими делами… покуда, за недостатком моих собственных. Ну, а теперь у тебя, братец, ещё есть блестящая надежда.

58

Сивилла— сестра иерусалимского короля Балдуина IV (из герцогов Бульонских). Брат выдал её за Гильома Длинную Шпагу, одного из маркизов монферратских, от которого она родила Балдуина V. Но маркиз вскоре умер и Сивилла вышла за Гюя Люзиньяна. Балдуин V умер в 1186 году, за год до завоевания Иерусалима Саладином, и Сивилла передала Иерусалим, уже лишь как «титулярное» королевство, своему второму мужу. Но Конрад надеялся низвергнуть такое ничтожество, как Гюй, основываясь на своем родстве с первым мужем Сивиллы. Конрад добился-таки своего. Сивилла со своими детьми умерла в то время от заразы в осажденной Акре. Наследницей осталась её сестра Изабелла, матерью которой была византийская принцесса, а Конрад овдовел тогда. Правда, Изабелла была замужем за каким-то бароном; но тогда сильные мира разводились легко даже в Европе, не говоря уже про Палестину. Конрад подстроил интрижку — и Изабелла развелась и вышла за него замуж. Эту Изабеллу можно назвать творцом королей: она была четыре раза замужем и доставила трем мужьям королевский титул.

Принц Джон засмеялся, но натянуто, и заметил:

— Твой язычок кусается, Ричард.

— Фу! Ты большего-то и не стоишь! — сказал Ричард. — Я берегу свои зубы.

И он пошел прочь.

Приехав в Париж, Ричард отправился в замок своего родственника графа Ангулемского, а брат его — в аббатство Сен-Жермен [59] . Пуатуец, гонец Ричарда, поехал от него к королю Филиппу-Августу, а принц Джон, полагаю, сам понес от себя весточку туда, куда ему было всего нужнее, чтобы она дошла. Думаю, что он добивался свидания наедине с мадам Элоизой. А если большой алый капюшон, который поддержал его на ветру на углу Клерского Луга [60] , покрывал чью-нибудь другую спину, а не спину Монферрата, ну, тогда, значит, народная молва — лгунья! Ричард, со своей стороны, не придавал значения Джону и его уверткам. Волной поднялся в нем прилив отвращения сильного человека к трусливому юноше. Теперь, когда он затащил его в Париж, казалось, самое лучшее было — оставить его одного. Но чувствительность была злейшим врагом Ричарда. Ведь, если он не намеревался пришибить змею палкой, то хоть не следовало ломать эту палку.

59

Сен-Жермен— знаменитое в старину аббатство в юго-западной части Парижа. Впоследствии вокруг него образовалось целое предместье, где жила, а отчасти проживает и теперь французская знать.

60

Клеркский Луг— часть Парижа, которая в средние века составляла знаменитый луг. Там сначала обитали церковники и студенты университета; потом луг стал поприщем поединков.

Впрочем, что касается Джона и его изворотов, мне до него мало дела. Скажу про него лишь одно. Все, что он делал и чего не делал; проистекало не от ненависти к тому или другому человеку, но от страха за свою жизнь или от любви к собственному брюху. Каждый принц анжуйского дома безгранично любил который-нибудь из членов своего собственного тела: один — более благородные, другой — более ничтожные, низшие члены. Если Джон любил свое брюшко, ги Ричард любил свое царственное чело. Но довольно об этом.

Ричард был вызван к королю Франции день

или два спустя после своего приезда в Париж. Он немедленно отправился туда со споим духовником Ансельмом да ещё с одним или двумя лицами в придачу, и был немедленно принят. Он до того поспешил, что вместо одной высокой особы застал в приемной у Филиппа французского целых двух: с королем был Конрад Монферратский, широкоплечий, бледный, угрюмый итальянец, самохвал и кипяток. Французский монарх, ещё совсем юный, был одних лет с Жанной. Худенький, угловатый, он представлял собой ту серенькую форму, в котирую вылиились подонки рода Капета [61] . Лицо у него было гладкое, как у девушки: ему не было даже необходимости бриться. Губы были тонкие и прорезаны как-то вкось. Как мальчик он любил Ричарда, восторгался им, но как Капетинг он не доверял ему, как и все на свете.

61

КапетГуго — родоначальник третьей династии Капетингов во Франции, которые царствовали с 987 года до 1328 года. К этому имени так привыкли, что французская революция слила все династии своей страны в одну: она казнила Людовика XVI как Капета.

Ричард опустился на колени перед своям сюзереном, по тот поднял, поцеловал его и усадил рядом со своим троном. Это смутило и обидело Монферрата, которому приходилось стоять: он считал себя (а, пожалуй, и был в действительности) выше всех некоронованных особ.

По-видимому, западный ветер принес к сюда весточку. Король воскликнул полушутя, полусердито:

— Ах, Ричард, Ричард! Чего вы натворили в Турене?

— Прекраснейший мой повелитель! — ответствовал Ричард. — Я натворил такого, что боюсь огорчить нашею кузена Монферрата. Я переломил спину графу де Сен-Полю.

При этих словах багровое лицо маркиза приняло свинцовый оттенок. Он завертел и пальцами и языком. Как помои из переполненного ушата понеслись излияния маркиза:

— О, государь! О, король Франции! Разреши мне переломить спину этому разбойнику, который в один прием грабит и оскорбляет человека. Свет Евангелия! Да можно ли это терпеть?

Разъяренный, с пеной у рта, он рванулся вперед на шаг или два, держась рукой за рукоятку своего длинного меча. Ричард встал, спустился с трона и выпрямился во весь рост:

— Маркиз! Если вы будете употреблять слова, которых я не желаю слышать… Король Филипп вступился.

— Прекрасные господа, любезные господа… Но Ричард сделал рукой то, свойственное ему, царственное движение, которое замечали даже короли.

— Дорогой мой повелитель! — прозвучал его голос ровно, спокойно. — Дозволь мне высказать все мои мысли прежде, чем маркиз соберется со своими. Граф Сен-Поль, по скотским побуждениям, говорил при мне, правду ли, нет ли, о мадам Элоизе. Если то была правда, я готов был умереть, если же нет — надеюсь, он должен был сделать то же самое. Будучи убежден, что это ложь, я одного человека уже покарал за это, но тот получил свои сведения от Сен-Поля. Поэтому я назвал Сен-Поля лжецом и прочими подходящими именами. Это дало ему повод спасти свою добрую славу, но подставить под смертельный удар свою спину. Он сам сгубил первую, а я — вторую. Теперь послушаем, что скажет нам маркиз.

Маркиз подергивал свой меч.

— А я, граф Пуату… — начал он. Но тут король Филипп простер свой скипетр, высоко ценя свой королевский сан.

— А мы, граф Пуату, повелеваем вам по чести нам сказать, что именно осмелился Сен-Поль говорить про нашу сестру мадам Элоизу.

Несмотря на то, что юношески-молодой голос короля дрогнул, эта общечеловеческая слабость придавала ему ещё более царственный вид. Ричард был чрезвычайно тронут и в один миг растаял.

— Прости меня. Боже! Но я не могу сказать этого. В голосе его прорывалась жалость. Юный король чуть не заплакал.

— О, Ричард! Что же это такое? Но Ричард отвернулся. Наступила минута, выгодная для итальянца.

— Так слушайте же, король Филипп! — начал он прямо и угрюмо. — И ты, граф Пуату, послушай тоже! Я живо укрощу твои речи. Мне случилось узнать кое-что про это дело. Если это не будет к твоей чести, это уж не моя вина, но оно послужит к чести моего убитого кузена. Так слушайте же!

Ричард высоко поднял голову.

— Молчи, пес! — проговорил он. Маркиз зарычал, как старая собака, а у Филиппа губы задрожали и рука дотянулась до плеча Ричарда.