Рифтеры (Сборник)
Шрифт:
Может, она – это утечка в безопасности».
Досужие размышления, конечно. Непосредственной угрозы не было, ничего, что бы оправдало крайние меры. Хотя, похоже, всегда так чисто не получится, судя по тому, как распространяется эта штука. Лабин выследил лишь второго носителя, и только первого из первоначальной тройки Уэллетт. Другой оказался посредником: он принял эстафету в условленном месте и признался, что успел передать материал. Насколько далеко убежали еще два нулевых пациента, оставалось только догадываться. А теперь еще появился этот Аарон, не говоря уже о
Можно подождать, сказал себе Лабин. Судя по развитию ситуации, предлогов у него будет предостаточно. Правда, теперь в «утечках» он не нуждался. Кен уже давно стал независимым агентом.
«Играй честно, – сказал он себе. – Играй по правилам».
Так он и делал. Вызвал скорую, а только потом огнеметы, подождал, пока та прилетит с запада, обеззаразил себя и снова поднялся в небо. Он отклонился к югу-востоку, следуя по маршруту носителя. Неподалеку появился подъемник и некоторое время шел с ним одним курсом, плывя, словно огромная черная туча, к месту, указанному Лабином. Запальники слабо сияли на концах длинных, огнедышащих насадок, свисающих из подбрюшья. Из пузыря время от времени вырывались пухлые розовые и зеленые облака, лакмусовые бумажки, похожие на сахарную вату, вынюхивали инфекцию.
Он до отказа выжал регулятор. Партнершу Аарона уже упаковали и отправили в путь. Ближе к ночи Уэллетт начнет проводить над ней тесты.
Правда, Лабин сильно сомневался в том, что Така сейчас проводит какие-то тесты.
Он помнил, как впервые встретился с Ахиллом. Он ворвался в дом правонарушителя и поймал его на месте преступления в виртуальном сенсориуме, запрограммированном на широкомасштабные сценарии сексуальных пыток. Тогда Дежарден не выносил свои желания в реальный мир, но с тех пор многое изменилось. Правила изменились. Поводки ослабли. Официальные иерархии разрушились, оставив облеченных властью без какого- либо надзора.
Лабин буквально мельком взглянул на фантазии Ахилла, прежде чем перешел к делу, и получил некоторое представление о том, какие женщины в его вкусе, и о том, что он любит с ними делать. Когда пять лет спустя Така Уэллетт поднялась в чрево вертолета УЛН, Лабин наблюдал за ней с бесстрастием человека, которому прекрасно известен финал.
Дежарден обещал ей роль в борьбе против Сеппуку. Заставил ее представить себе прекрасные сверкающие лаборатории, где работали только настоящие Биомоцарты. От этой перспективы она загорелась, как галогеновый прожектор. С первого же взгляда Лабин понял ее тайное желание, отчаянную, невообразимую надежду на искупление какого-то греха в прошлом.
В тот момент его было очень легко признать.
Кен тогда специально посмотрел, куда отправится вертолет. Ближайшая исследовательская база находилась на юго-западе, в Бостоне. Но вместо этого машина исчезла в северном направлении, и с тех пор Лабин больше ничего от Уэллетт не слышал.
Он и не ожидал, по правде говоря. Даже если Дежарден говорил правду. И Кен был вынужден признать с логической ясностью аморального разума, что это не имеет большого значения. Така не была гениальным ученым, она бы не протянула и минуты на ринге с любым оппонентом. Будь она таковым, ее бы не отправили патрулировать пустоши, раздавая крохи дикарям. В борьбе против
Ахилл же, с другой стороны, представлял огромную важность. И неважно, был ли он при этом сексуальным хищником; ведь и при этом он мог способствовать сохранению миллиардов. Лабин не мог не думать о многочисленных пороках, на которые невозможно было закрыть глаза, стремясь к высокой поставленной цели. Это и было сутью того, что называлось Великим Благом.
Он испытывал чувство, близкое к зависти.
ИСПРАВИТЕЛЬНОЕ ОБУЧЕНИЕ
Така все-таки оказалась на какой-то исследовательской базе. Правда, не в роли экспериментатора. Ее присвоил себе мужчина, находящийся рядом.
Непримечательная внешность. Каштановые нечесаные волосы, подстриженные как попало, то ли под стиль дикаря, то ли из-за явной профессиональной непригодности парикмахера. Тонкое квадратной формы лицо. На лбу морщин почти нет, а вот вокруг карих и влажных, почти детских глаз – с избытком. Немного кривой нос. Зеленая, сидящая мешком толстовка – пережиток двадцатого века без всякой анимации.
Она не могла видеть его ниже пояса. Така лежала на спине, привязанная к медицинской каталке. Если этот взъерошенный r-отборщик играл исследователя, то ей, по всей вероятности, отвел роль подопытной.
– Ахилл Дежарден, – сказал он. – Рад видеть тебя, Элис.
Вертолет плюхнулся на площадку, устроенную на крыше где-то к северу от Великих озер, уже после полуночи. Она высадилась и, ничего не подозревая, шагнула в нейроиндукционное поле. Даже повреди Уэллетт шейный отдел позвоночника, тело бы не рухнуло так быстро. Безликие люди в костюмах биозащиты, похожих на презервативы, перенесли ее в эту карантинную камеру Така была в сознании, но двигаться не могла. Они раздели ее догола, ввели катетер и, не сказав ни слова, ушли. Наверное, их предупредили, что она то ли беженка, то ли представляет риск для здоровья. А может, они и сами участвовали в розыгрыше. Така ничего не понимала, а спросить не могла.
Кажется, все произошло вчера. Или даже раньше. Она потеряла счет времени после того, как оказалась в изоляции и неподвижности; сухость во рту и голод нарастали бесконечно малыми долями.
Теперь поле отключили. Снова заработали двигательные нервы. В горизонтальном положении Таку удерживали лишь нейлоновые ремни, болезненно врезавшиеся в запястья, лодыжки, талию и горло.
– Произошла какая-то ошибка, – торопливо произнесла она. – Я – не Элис. Я – Така. Лени и Кен – мои друзья.
Она пошевелилась, желая ослабить удерживающие ее путы. Ахилл едва заметно улыбнулся.
– А ты и вправду не такой уж хороший биолог, Элис, – благожелательным тоном заметил он. – Как мне не жаль, но это так. У тебя все подсказки были перед носом, а сложить воедино ты их не смогла. – Он сел на какой-то невидимый стул или табурет, стоящий возле каталки. – Если бы я не вмешался, ты бы все еще повсюду распространяла Сеппуку, убивая пациентов еще быстрее, чем обычно. Ни один настоящий ученый не допустил бы такой грубой ошибки.