Рикошет (сборник)

Ярушкин Александр

Склоняюсь к окошечку:

– Извините, у вас нет литературы по вязанию?

– Нет.

– А Георгий… когда работает?

– Зачем он тебе? – подозрительно спрашивает женщина.

Под пристальным взглядом невольно смущаюсь. Она понимает это по-своему:

– Ладно, не красней. Заходи, поговорим.

Принимаю предложение и, войдя в киоск, усаживаюсь на низенькой табуреточке. Не успеваю ничего сказать, как киоскерша печально вздыхает:

– С прохвостом ты, девка, связалась. Не ты первая Гошку разыскиваешь. Пыль в глаза он умеет пускать.

Еще бы, деньги-то есть. Разжирел на калымах. А я тут сижу, как каторжная. И за себя, и за того парня. За Гошку то есть.

Сдерживаюсь, чтобы не сказать резкость. Но женщина замечает выражение моего лица и снова понимает по-своему:

– Нет… Не задаром… Все равно обидно.

Узнаю, что Георгий будет завтра, и сухо прощаюсь.

В городском агентстве «Союзпечати» быстро отыскиваю кабинет инспектора по кадрам и, постучав, слышу высокий женский голос, приглашающий войти. С порога объясняю белокурой кадровичке цель своего визита.

Цепко оглядев удостоверение личности, она открывает шкаф, нарушая стройные, сплоченные ряды папок, вынимает одну и подает мне. На обложке ученическим почерком выведено: «Архипов Георгий Глебович».

Усаживаюсь за маленький столик, раскрываю папку.

С фотографии, приклеенной к личному листку по учету кадров, смотрит большеголовый, с суперменским подбородком мужчина. Над насмешливо прищуренными глазами нависают щетинистые брови. Нос с широкими крыльями, крупные, резко очерченные губы.

Возможно, кое-кому такие мужчины и нравятся, но только не мне. Слишком много в глазах Архипова нахальства.

Выписываю анкетные данные. Возвращаю папку инспектору. Она восстанавливает на полке порядок и любопытствует, чем меня заинтересовал Архипов. Отвечаю уклончиво:

– Он является свидетелем.

После посещения агентства спешу на вокзал.

Оставляю машину в тени переходного моста и легко взбегаю по серпантину лестницы к пригородным кассам.

У автоматов суетятся люди преклонного возраста с ведрами, корзинами, рюкзаками. Они, с беспокойством поглядывая на табло, бросают монеты в щели кассовых аппаратов. Аппараты удовлетворенно гудят и высовывают зеленые язычки билетов. Заполучив желанные прямоугольнички, пассажиры несутся по мосту, напоминая слаломистов.

Не рискуя вклиниваться в толпу дачников, издалека рассматриваю огромную схему зон пригородного сообщения. Зоны обозначены жирными полосами основных цветов радуги. Соответствующие кружочки – станции. Картинка не очень веселая: слишком много синего цвета. Это все третья зона! Здесь и Первомайка, и станция Мочище, и Пашино, и Обь, и Речпорт…

Одна из племянниц Стуковой проживает на улице Красный факел. Это – Первомайка. Другая племянница – на станции Мочище. Получается, любая из них могла обронить тот билет стоимостью двадцать копеек…

13

Магазин «Топаз» расположен в доме, выстроенном в стиле барокко пятидесятых годов нашего столетия. Сидящий у входа курносый сержант милиции расплывается в радушной улыбке:

– Здравствуйте, Лариса

Михайловна!

Пытаясь вспомнить, где видела его, скованно улыбаюсь:

– Здравствуйте…

– Дежурю вот. Начальник говорит, посиди, мол, Борис Окуньков, пока в этом магазине.

Благодаря этой неуклюжей подсказке вспоминаю, при каких обстоятельствах познакомилась с Окуньковым. Правда, тогда он лежал на больничной койке и из-под бинтов были видны лишь веселые глаза, вздернутый нос и несколько веснушек. Борис задержал особо опасного рецидивиста, и это стоило ему двух месяцев госпиталя и многочисленных бесед со мной. Допрашивала его в качестве потерпевшего.

– Здравствуйте, Борис, – говорю я, невольно заражаясь оптимизмом сержанта.

Намереваюсь немного поболтать, но замечаю у прилавка знакомую фигуру, близоруко склонившуюся над разложенным по черному бархату столовым серебром. Подобно гранитному монолиту, над стеклом нависает не кто иной, как Гаргантюа из строительного управления.

Всегда настороженно отношусь к неожиданным встречам. Вообще, случайности раздражают меня. Однако проходить мимо человека, с которым еще вчера состоялась дружеская беседа, просто невежливо.

Пристраиваюсь рядом с Киршиным. Он поглощен лицезрением ложечек, вилочек, ножей и прямо-таки поедает глазами витой подстаканник с замысловатым вензелем и двумя полуобнаженными нимфами. Подстаканник хорош, но цена…

Дотрагиваюсь до круглого локтя Киршина:

– Чудная вещичка…

– Изумительная, – выдыхает он, не отрываясь от созерцания.

– И вот эта соусная ложка, – продолжаю я.

Киршин переводит взгляд с полюбившегося подстаканника на матово поблескивающую ложку, потом оторопело смотрит на меня. Белесые бровки вопросительно изгибаются. Во взоре появляется огонек узнавания. Уголки губ растягиваются, раздвигая свисающие щеки.

– Товарищ следователь?! – пищит Киршин. – Вот не ожидал… Тоже серебром интересуетесь?

– И серебром тоже…

– Стуковские побрякушки ищете?

– А вы?

– Люблю серебряную посуду, – мечтательно закатывает глазки Киршин, но тут же лукаво подмигивает: – Смотреть…

Машинально отвечаю ему тем же. Это сбивает Гаргантюа с толку. Выпятив живот, он медленно произносит:

– И покупаю… Иногда… Вот и сегодня зашел. У жены скоро день рождения, – он снова становится насмешлив: – Чтобы и ей приятно, и в доме польза…

Извинившись, Киршин плывет к выходу. Когда дверь за ним захлопывается, сержант окликает меня:

– Лариса Михайловна, это ваш знакомый?

– Нет, свидетель.

Окуньков кивает с видом человека, чьи самые худшие подозрения начинают оправдываться:

– Так и думал… Часто он тут бывает. Поварешки берет серебряные, ложки какие-то чудные… Зачем?.. Ведь та же поварешка в хозяйственном рубля три стоит.

– С серебра кушать полезно, – доброжелательно улыбаюсь я и, надеясь на наблюдательность Окунькова, спрашиваю: – Речники в магазине бывают?.. В скупку не приходил человек в форме речника?