Рим или смерть
Шрифт:
Проводник отправился разведать удобный путь к реке. Гарибальди остался один, привязал коня к дереву, а сам лег в траву. Он и не заметил, как задремал. Внезапно его с двух сторон окружили вооруженные всадники, люди дона Миллана. Один из них наклонился и крикнул Гарибальди:
– Лежать, ни с места! Малейшее движение - и зарублю как собаку.
Сопротивляться было бесполезно. Всадники соскочили с коней, ремнями связали Гарибальди руки и ноги, ремнем же привязали к подпруге коня и повезли назад, в Гуалегай. Избитого, полуживого привели к дону Миллану.
– Имена сообщников - и вы свободны, -
– Я сам задумал побег и сам его осуществил, - твердо ответил Гарибальди.
– Ну а кто дал вам коней?
– Поймал дикого скакуна, - сказал Гарибальди, глядя дону Миллану в глаза.
– Ах вот как, поймали и сразу приручили! Силою, да?
– воскликнул дон Миллан.
– Может, и с вами надо поступить так же?
– Он со зловещей усмешкой подошел к связанному Гарибальди и стал хлестать его кожаной плеткой по лицу.
– Надеюсь, это освежит вашу память, - сказал он.
– Так кто вам помог бежать, друг мой?
– Никто, - прохрипел Гарибальди. По лицу его стекали струйки крови.
– Что ж, пеняйте на себя.
– Дон Миллан подозвал начальника стражи и что-то прошептал ему на ухо. Затем громко приказал: - В тюрьму!
– И направился к выходу.
Стражники, не развязав Гарибальди руки, отвели его в тюрьму и втолкнули в грязную, сырую камеру. Длинной веревкой они туго связали Гарибальди еще и запястья. Все это они проделали спокойно, обстоятельно. Потом подергали веревку, проверяя ее крепость, намотали ее на огромное бревно и поставили это бревно стоймя. Гарибальди повис в полуметре от земли. Очень скоро запястья рук набухли и начали кровоточить, а плечи и грудь разрывала адская боль. Гарибальди молчал.
Отворилась дверь, и вошел дон Миллан.
– Вспомнили, кто вам помогал?
В ответ Гарибальди плюнул ему в лицо. Дон Миллан отшатнулся, быстро вытер плевок и, словно ни к кому не обращаясь, сказал:
– Вам нравится изображать из себя героя, не так ли? Прекрасно, герой обычно и умирает геройской смертью. Но если вы все-таки решите назвать имена сообщников, скажете стражникам. У вас еще есть время одуматься.
С этими словами он удалился.
Гарибальди висел так два часа. Жажда была нестерпимой, и наконец, не выдержав, он простонал: "Пи-ить".
Тюремщики, все же более милосердные, чем их хозяин, дали Гарибальди кружку с водой. Он разлепил спекшиеся губы и стал жадно пить солоноватую воду. Каждый глоток обжигал горло, словно раскаленное железо. Он застонал и потерял сознание.
Спустя час стражники подошли и развязали пленного, решив, что он испустил дух. Гарибальди рухнул на земляной пол. Один из стражников наклонился над узником - тот не шевелился.
Начальник стражи ушел доложить, что заключенный умер. Когда он вернулся вместе с доном Милланом, то увидел, что Гарибальди еще дышит, чему оба немало удивились.
– Привяжите его цепью к столбу, - приказал дон Миллан.
– После обеда продолжим допрос. Оставляю заключенному выбор между признанием и смертью. Но терпение мое не бесконечно.
Граф Миллан наверняка выполнил бы свою угрозу и расстрелял Гарибальди, если бы не вернулся губернатор Гуалегая дон Эчагуэ. Человек благородный и добрый, он уважал
Пораженный бесстрашием пленника, Эчагуэ приказал освободить его, не ставя больше условий.
Обо всем этом Гарибальди напомнили сейчас неосторожно вырвавшиеся у Сакки слова. Он сидел молча, неотрывно глядя в одну точку. Остальные тоже молчали, боясь громким словом или неосторожным движением нарушить тишину. Внезапно Гарибальди сказал, обращаясь к Сакки:
– Нет, я вовсе не ангел. И чувство мести мне не чуждо.
Сакки хотел ему возразить, но Гарибальди не дал.
– Ведь когда через месяц дон Миллан попал ко мне в плен, первым моим порывом было убить его. А он стоял передо мной съежившийся, с трясущейся бородкой и выпученными глазами. И столько в его глазах было страха, до того он был жалок, что мой гнев пропал.
– Уж я бы его не пощадил, - сказал Биксио.
– На поле боя я бы его пристрелил не раздумывая, но безоружного, дрожащего от ужаса, - Гарибальди развел руками, - не смог.
Он тряхнул головой, точно отгоняя мрачные виденья, и заключил:
– Пора, друзья; спать. Мы с Агуяром будем вас охранять, а вы ложитесь. Только вот куда? На диванчике и одному тесно будет... Ничего, спать можно и на полу.
Но тут со свечой в руке явился дворецкий. Весь излучая доброжелательство, он попросил гостей следовать за ним в спальню.
– В случае надобности зовите слуг, они будут рядом, совсем близко.
– Не слишком ли близко?
– не удержался Сакки.
Вышколенный дворецкий даже глазом не моргнул, пожелал им спокойной ночи и удалился.
Ночь они проспали спокойно, на широких удобных постелях с балдахинами, а утром граф Ринальди даже прислал им на дорогу провизию.
– Видишь, никто на нас не напал, - поддел Гарибальди седлавшего коня Сакки.
– Просто не по зубам мы господину графу оказались. Побоялся, ответил Сакки.
Свежий ветер разогнал облака, и заснеженные вершины гор сверкали и серебрились в лучах солнца. Розовая полоска вдали словно говорила путникам: потерпите, там, за горами, теплое море. К вечеру Гарибальди и его товарищи добрались до селения Риводи, владения все того же графа Ринальди. Гарибальди удивился - во всем селении светилось одно-единственное окно.
Подошли, постучали в дверь. Свеча сразу потухла, хозяева затаились, точно мыши под полом. Постучали в соседний дом, откуда доносились шорохи, - все мгновенно смолкло. Испытывать удачу в других домах не стали - без толку. Пришлось бы им ночевать на морозе, если б не заметили они на самом краю селения пустую хижину, крытую соломой. В ней путники и остановились на ночлег. Пол в лачуге был земляной, снизу тянуло сыростью, в щели свободно задувал ветер.