Рим рукоплещет!
Шрифт:
2. Суровые годы.
Год 1941-й… Я работаю на машиностроительном заводе "Комсомолец" и оканчиваю ремесленное училище. Мне уже 15 лет! Был у меня друг Ванька - поверенный всех моих тайн. Их не очень много: одна из них - моя неостывшая с годами страсть к лошадям, а вторая - любовь к поэзии. Я писал стихи, и Ване часами приходилось слушать их, не мог я только приохотить Ваню к спорту. Он был ярым болельщиком, но никогда не пробовал свои силы ни в одном соревновании. А мог неплохо и на турнике
– Ох, и заядлый ты спортсмен, Сережка, - смеялся он надо мной.
– Все тебя интересует: и лыжи и коньки, и турник, и футбол…
Рано утром я проснулся. В комнате было много народа. И мать и отец были уже совсем одеты. Рядом с ними стоял мой дядя. У отца и у дяди были необычайно суровые лица. Я понял: что-то случилось.
– Война!
– Коротко бросил отец.
– Ну, я пошел, - и взял свою кепку. Мать смотрела на него и слезы полились по ее щекам. Он подошел к ней, поцеловал и вышел. Следом за ним вышел и дядя.
– В военкомат пошли, - сквозь слезы проговорила мать и бессильно опустилась на стул.
Страшное слово - война! Я вскочил и начал быстро одеваться.
– Ты-то куда?
– остановила меня мать.
– На завод, в ремесленное… - И я бегом кинулся к заводу. На завод пришли все рабочие, свободные в этот день от работы.
Начался митинг.
Рядом со мной стоял Ваня. Мы невольно крепко сжали друг другу руки, понимая один другого: наше место - на фронте, вместе с отцами. Все время подходили рабочие. У всех был сурово подобранный вид. На митинге приняли решение: просить военкомат сформировать из рабочих добровольную часть и немедленно отправить на фронт. Мы с Ваней уже чувствовали себя бойцами.
Но этого заводу не разрешили. У страны была армия, на фронт пошли те рабочие, которые подлежали мобилизации, а завод должен был работать. Работать для той же армии, для страны, перейдя на новую напряженную работу фронтовых заказов. Создали отряд народного ополчения. Мы с Ваней были в числе ополченцев.
Первые дни войны… Толпы на улицах… По ночам - гулкая тишина улиц, недремлющие шаги патрулей.
Я вступил в дружину МПВО. Домой забегал очень редко. Не было времени. Работали, учились и проходили военную подготовку в отряде. Мы с Ваней окончили ремесленное училище и стали в этом же училище мастерами. Правда, мы были молоды, но все взрослые рабочие уже ушли воевать, и наиболее способную молодежь ставили мастерами. Вместе читали скупые письма наших фронтовиков: моего дяди - кавалериста и Ваниного отца - пехотинца.
Отца моего из-за болезни на фронт не взяли.
Одно письмо из госпиталя я долго носил в кармане. Дядя описывал подвиг своего командира майора Вовченко, который с саблей наголо ворвался на своем коне в занятый фашистами населенный пункт. Майор пронесся между вражескими танками, за ним на полном карьере - солдаты, воспользовавшись оторопелостью врага, наши выбили немцев и удерживали этот пункт до прихода других наших частей. В этом бою дядя был ранен.
Наконец мне исполнилось 16 лет, и я получил паспорт. Теперь я считал себя вправе обратиться к военкому и просить меня отправить добровольцем на фронт. Конечно, в военкомат мы пошли вдвоем с Ваней. Уверенности в том, что нашу просьбу удовлетворят, не было никакой. Но и убежать самим
– Ты будешь, в какую часть проситься?
– спрашивает Ваня.
– Ясно,- отвечаю, - в кавалерийскую!
– И я с тобой!
– Правильно!
– ответил я, а сам подумал: « ты же никогда в жизни на лошади не сидел".
– Но вслух сказал: - Ты лошадей не бойся, они умные. Будешь лошадь любить - она тебя не подведет… Я научу тебя верхом ездить.
Пришли в военкомат. К военкому целая очередь, и много таких же мальчишек, как мы. Одни выбегают из кабинета сияющими, сразу видно, что удовлетворена их просьба, а другие выходят мрачнее тучи. Ванюшка меня то и дело в бок толкает.
– Смотри, такие же, как и мы… Видишь, взял их военком, факт и нас возьмет!
– И сейчас же: - Эх, видно, отказал. И нам, значит, откажет…
Надежда сменялась отчаянием, отчаяние - надеждой. Измучились вконец.
– Может, в другой раз придем? Народу будет меньше… А?
– неуверенно предложил Ваня. Но тут подошла наша очередь. В кабинет мы вошли вместе. Военком смотрит на нас и улыбается.
– На фронт проситься? И оба?
Я вытянулся по всем правилам физкультурного искусства, стараясь, чтобы не дрогнул голос, ответил по-военному:
– Так точно! Сергей Филатов, 1926 года рождения. Прошу отправить добровольцем на фронт. Мы ополченцы, знаем винтовку, умеем стрелять, метать гранаты и бутылки с горючим…
Глаза военкома потеплели. Он встал со своего места, обошел стол и подошел ко мне.
– Спортсмен?
– Так точно!
– Каким видом спорта занимаешься?
– Лыжник. Очень люблю лошадей. Прошу отправить в кавалерийскую часть. У меня и отец кавалерист, - поспешно добавил я.
– Ишь ты!
– сказал военком.
– Я еще и согласия не дал, а ты уже и часть назначаешь… Нет, на фронт я вас не пошлю…- У меня так все и похолодело внутри, горячий комок подкатился к горлу. Прав был Ванюшка, лучше бы в другой раз прийти… А военком помолчал немного и промолвил: - Молоды для фронта, но в кавалерийское училище, оно недавно открыто в Тамбове, пожалуй, направить можно… Как, согласны?
Кавалерийское училище! Об этом даже не мечтал. Значит, буду настоящим конником…
Ваня Панин тоже согласился идти в училище. Получив направление в военкомате, ни теряя ни одной минуты, отправились в училище. Начальник училища придирчиво осмотрел нас с головы до ног.
– Ну, товарищи будущие курсанты, - улыбаясь проговорил начальник, как видно он остался доволен нашим видом, - подойдите ко мне по одному.
Ваня сделал шаг вперед. Начальник долго молча смотрел на него и неожиданно сказал:
– Придется тебе, братец, подождать с годик. Может, подрастешь, а то у меня и лошади подходящей для тебя нет. Пони не держим.
– И что-то написал на выданных нам бумагах из военкомата.
– Передашь, Панин, в военкомат.
Я стоял ни жив, ни мертв. Ведь Ваня был старше меня на полгода, правда, пониже немножко. Значит, и меня не примет начальник.
– Ты что стоишь, Филатов? Подойди. Ишь ты, крепыш какой, не то, что твой друг, - быть тебе кавалеристом…
Из училища мы с Ваней вышли вместе. Мне было как-то неловко перед ним. Но он держался стойко и даже сказал: