Рим. Цена величия

Голубева Юлия

– Спасибо тебе, мой друг.

Маленькая слезинка скользнула из уголка глаза, покатилась вниз по щеке, и Гемелл вдруг с неистовством приник губами к соленой капельке влаги. Юния едва сдержала резко нахлынувшее отвращение, но не отшатнулась и вытерпела этот дружеский поцелуй.

– Ты чересчур горяч, Тиберий Гемелл, – только и заметила она.

Оставшись одна, она наконец смогла дать волю своему гневу и раздражению. Подобно фурии, металась она по спальне, без жалости сбрасывая с постаментов драгоценные вазы, топтала белоснежные лилии, била об пол флаконы с духами и благовониями, в бешенстве ломала золотые украшения. Рабы в ужасе попрятались, до смерти напуганные возможными расправами. И лишь когда эта вспышка

ярости прошла, Юния залилась слезами. Она проклинала свою красоту и горькую судьбу. Почему она преподносит ей такие жестокие испытания? Ее желание лишь одно – быть рядом с любимым у домашнего очага, а не соблазнять тех, от кого зависят их жизни. Ненависть волнами захлестывала ее разум – ненависть к старику на далеком острове, тому, что угрожал их счастью с Сапожком. Смерть! Смерть всем! Она бесконечно выкрикивала это слово, и громкое эхо высоких сводов послушно разносило его во все стороны, к ужасу прислуги.

Но боль ее израненной души постепенно стихала, пока она писала длинное послание Гаю, наполненное признаниями в любви, и слезы обильно заливали пергамент. И из-за этих влажных капель свиток долго потом не мог сгореть дотла. Но это принесло успокоение, и на восковых дощечках Юния написала записку Евтиху, посвященному в их тайну поклонения Гекате. Он должен был раздобыть жертвы темной богине и сопровождать их в рощу поздно ночью. Клавдилла знала, куда направить раба с посланием: Евтих мог быть или в конюшнях, или у Мнестера с Аппелесом, которые снимали комнаты на Субуре, в большой инсуле по соседству с дешевыми лупанарами и тавернами.

LI

Дни понеслись чередой, наполненные сплошным безумием и тоской. Мягкий, точно воск, разум Гемелла оказался чересчур слабым, чтобы пережить страшное жертвоприношение. Его наяву терзали жуткие видения, темная богиня завладела им, отпустив на время душу Юнии.

Юния и сама плохо помнила эту ночь, когда они втроем проникли в проклятую рощу с черным алтарем. Это была ночь новолуния, и темнота окутывала все вокруг, скрывая даже силуэт высокого акведука Аппия. Свет факелов выхватывал лишь узкую тропу и резко вычерчивал ветки мертвых деревьев, лошади спотыкались, пугливо шарахаясь от таинственных ночных шорохов. Юнию сотрясал озноб, она куталась в черный плащ, слыша громкий стук зубов едущего рядом Гемелла. Один Евтих держался спокойно. В мешке, притороченном к его седлу, возились и тихо повизгивали щенки.

Когда взмыли вверх жадные языки жертвенного пламени на светильниках вокруг алтаря, все стало происходить как в кошмарном сне. Яркой молнией взвивался жертвенный нож, раздавался визг маленькой жертвы, съежившейся теплым комком под рукой девушки, летяли брызги крови. Последнего, девятого щенка зарезал Гемелл. Отточенный нож в его дрожащей руке несколько раз крошил черный мрамор алтаря, прежде чем кровь окропила жертвенник. Евтих едва успел подхватить на руки падающего Гемелла: тот бессвязно выкрикивал странные заклинания, едва ли понимая их смысл, а Юния тем временем сжигала внутренности жертв. Душа ее успокоилась, девушка уже не дрожала и делала все спокойно. Жертвенное пламя горело ровно – это значило, что Геката благосклонно приняла жертвы.

А теперь Гемелл болел, грезил наяву и тенью следовал за Юнией. Клавдилла сходила с ума и не могла никуда отлучиться из Палатинского дворца. Не видя ее рядом, Тиберий кидался на землю в судорогах, и пена выступала на бескровных губах. Геката наградила его болезнью, от которой страдал Александр Македонский. Припадки ее учащались, и Юния призывала все новых и новых врачей.

Макрон осыпал возлюбленную гневными письмами, подруги сердились, но Клавдилле приходилось всех избегать. И наконец, в канун февральских календ, поздним вечером Юния извлекла из тайника ларец Ливии. На резной крышке древнего ларя мастер изобразил злобный, но прекрасный лик Горгоны Медузы. И сегодня Юния всматривалась в красивое лицо и мысленно просила совета. Она не собиралась убивать Гемелла, а хотела дать ему снадобье, от которого он впал бы в забытье,

но боялась, что может неверно рассчитать дозу. Однако решиться на этот шаг все же пришлось. Клавдилла подняла тяжелую крышку и пробежала глазами по стройным рядам флаконов. Цепкий взгляд выхватил крышку с красным воском – именно этот медленный яд свел в Аид Кальпурнию. Вспомнилось бледное, с запавшими глазами лицо ненавистной мачехи и ее полный ужаса взор, когда она услышала, кто виновен в ее смерти. Юния усмехнулась. Настанет и твой черед, Гемелл! Но не сейчас, иначе цезарь заподозрит. Слишком умен этот старик на Капри, он способен на расстоянии читать в душах людей. До сих пор Клавдилле удавалось скрывать свои помыслы, но в любой момент Тиберий может проникнуть и в них. Она ласково погладила тонкими пальцами флакон матового золота. Это для тебя, цезарь! Придет и твое время, едва ты покинешь благословенный остров.

Целый час провела Юния над ларцом, изучая надписи, прежде чем нашла нужное снадобье. А утром Гемелл не проснулся. Слабое дыхание туманило ровное серебро зеркала, но он оставался недвижим. Клавдилла лила лживые слезы, приказала задушить двух врачей, отправила курьера на Капри и наконец встретилась с Макроном у Лары Варус.

В отдаленную кубикулу дворца наслаждений едва доносились слабые звуки музыки и смех гетер. Любовники вкушали блаженство в объятиях друг друга, пили вино и строили планы.

– Ты заставила меня волноваться, – укорял Клавдиллу Макрон. – Этот проклятый мальчишка, клянусь Марсом, своим притворством заслуживает порки. Нечего было ему потакать!

– Да, ты отчасти прав, мой возлюбленный, но я не ждала, что он окажется столь впечатлительным. Темный лик статуи Гекаты поверг его в ужас, он долго не мог зарезать последнего щенка. Евтих уже начал терять терпение, но в конце концов жертвоприношение завершилось. Этот слизняк всю обратную дорогу плакал и жалостно скулил, как до него щенки на алтаре. Слышал бы ты его горячие речи о том, что он хочет взять на себя часть моего проклятия. И темная богиня вняла его мольбам, наградив падучей. Я еле вытерпела эти недели, они обернулись жестокой пыткой для меня.

– И для меня тоже, божественная. Тебе известно, что я и дня не могу прожить без тебя, – подхватил Макрон. – Давай совершим возлияние Гекате, ведь ее воля свела нас наконец-то вместе.

Они в молчании отпили из широких чаш.

– Что пишут с благословенного острова? – спросила Юния. – Мой муж не прислал мне ни одного письма со времени нашего последнего свидания.

– Тиберий медлит с решением по поводу затеянного процесса по делу Альбуциллы, – с досадой заметил Макрон. – Сенаторы недовольны, что старый Аррунций в тюрьме. Они ропщут, что именно я возвел на него это обвинение, потому что летом у нас вышел спор из-за денег и результат его обернулся не в мою пользу.

– Это действительно так? – с усмешкой поинтересовалась Юния и испытующе посмотрела на префекта претория.

Не моргнув и глазом, он утвердительно кивнул:

– Я никогда не забываю обиды.

– Это одна из тех черт, что привлекли меня в тебе. Месть слаще меда, – сказала Клавдилла. – Завтра мы с отцом собираемся на могилу моей мачехи принести жертвы, обычные во время Фералий. Я так ненавидела Кальпурнию, что теперь с радостью украшу ее усыпальницу цветами.

– Помню ее печаль на твоей свадьбе, она, забытая, утирая слезы, пряталась за колонной и наблюдала за приездом жениха. О Юнона! Как ты была прекрасна в тот день! Я думал, что не смогу пережить его!

– Кстати, мой отец уже назначил день своей свадьбы. Мартовские календы. Тебе известно, что он берет в супруги Эмилию, дочь Павла Эмилия от второго брака?

– Конечно. Помнится, еще брат Виниция страдал по ней и даже уехал из Рима после ее помолвки с Силаном.

– Жаль его! – Юния равнодушно пожала плечами. – Он в наивности не замечал, что его невеста тщеславна и высокомерна.

Макрон рассмеялся. Более в ту ночь они не разговаривали о серьезном, а только занимались любовью и пили сладкое вино.