Рим. Цена величия

Голубева Юлия

Юния выглянула из носилок и поманила к себе рабыню. Испуганная Гемма, увидев счастливый блеск глаз госпожи, приблизилась уже без опаски.

– Не держи камня обиды за душой, – сказала Юния. – И прими в дар это кольцо как знак доброй вести, которую я услышала от тебя. И пусть Пантер отнесет мою записку Гаю! Хочу, чтоб Калигула первый узнал об этом.

Неожиданно Макрон поравнялся с носилками Клавдиллы, едва сдерживая горячего скакуна.

– Смотри, Юния, – произнес он с горькой иронией, –

сколько народу вышло встречать своего нового повелителя. Даже громкий стон наемных плакальщиц не слышен из-за радостного гула толпы. Имя старого цезаря смешано с грязью и ненавистью.

Клавдилла откинула раззолоченный занавес носилок и жестом указала место рядом с собой. Рабыня поспешно соскользнула на дорогу, уступая сиденье. Макрон передал скакуна преторианцу и сел напротив Клавдиллы. Занавес опустился.

– Зачем ты стараешься погубить свою любовь и дать прорасти ненависти? К чему так упорствовать? Пойми же, наконец, что страшное преступление во имя величия сковало нас единой цепью навеки, и мы сейчас, как никогда, должны быть едины.

Макрон сощурил правый глаз, Юния знала, что это признак сомнения.

– Почему бы тебе не сознаться, Клавдилла, что, изображая страстную влюбленность, ты использовала меня, чтобы убрать с дороги Тиберия, оставив руки Калигулы не запятнанными кровью?

– Нет. – Женщина устало вздохнула. – Мои чувства подлинны. Величие вскружило голову, но не настолько, чтобы забыть о моих обещаниях тебе.

– А ты помнишь, в чем клялась?

– Да. Ты женишься на мне, и я сделаю тебя императором Рима. У тебя лучше получится управлять огромной империей, чем у Сапожка, которого любят только из-за имени и прославленного отца. Имей терпение и не давай сомнению завладеть своим сердцем. Я по-прежнему люблю тебя.

– Но…

– Никаких «но», – резко оборвала его Юния. Неожиданный приступ головокружения заставил ее упасть на подушки.

Макрон нежно поддержал ее:

– Что с тобой? Тебе плохо? Ты побледнела.

– Моя рабыня оказалась прозорливей меня. Я жду ребенка, Невий Серторий.

Макрон спрыгнул на землю так резко, что носилки закачались на плечах огромных нумидийцев. Клавдилла мечтательно улыбнулась. Скоро, совсем скоро он задаст себе тот вопрос, что не даст ему покоя. Не он ли отец?

Огромная толпа восторженных квиритов сопровождала Гая Цезаря на пути в сенат, туда же проследовали за ним многие отчаянные смельчаки. Сенаторы в белоснежных тогах восседали на мраморных скамьях, полукругом окружавших золотое курульное кресло. Их приветственные крики встретили появление Калигулы. Уставший Гай без обиняков сразу уселся на пустовавшее до его прихода почетное место и молча внимал благодетельным отцам отечества, наперебой старавшимся выслужиться и превзойти друг друга в выражениях почтения перед новым принцепсом.

Когда стих гул голосов, а ликторы заняли свои места за курульным

креслом, вперед выступил Гатерий Агриппа. Чересчур низко склонившись перед молодым правителем, он едва смог потом разогнуть больную спину. Калигула подавил смешок.

– Известие, привезенное в одиннадцатый день до апрельских календ Невием Серторием Макроном, принесло с собой всеобщее ликование. Обычное заседание сената в тот день превратилось в торжество. Решено было единогласно передать все полномочия императора Гаю Цезарю, сыну прославленного Германика.

Со всех сторон вновь раздались крики приветствий. Гатерий сделал паузу.

– Мы просим тебя принять титулы, что причитаются по праву правителю Римской империи, в том числе настаиваем на почетном титуле Отца отечества, что с гордостью носил божественный Август.

Калигула поднялся с гордой усмешкой:

– Мне всего лишь двадцать пять, я еще не стал отцом собственных детей. Так как же могу взять на себя право носить такой титул? Я оставляю за собой титул императора и народного трибуна.

Глухие смешки вошедших вслед за Гаем в сенат всадников и плебеев заставили сенаторов смутиться из-за своего излишнего подобострастия. Но неожиданно слева раздался решительный голос протеста.

– Требую! – кричал, к удивлению всех, Марк Юний Силан. – Я требую оглашения завещания Тиберия! Вот ларец, что запечатал лично я сам, приняв из его рук сей важный документ. На каком основании мы смеем решать, если за нас уже распорядился цезарь? Мне доподлинно известно, что он назначил себе преемника.

Казалось, даже всемирный потоп или землетрясение не могли бы остановить решительного Силана, брызгающего слюной и потрясающего деревянным ларцом перед сенаторами. Со злым недоумением Калигула наблюдал за спятившим тестем. Всем было известно, что своему высокому положению Силан обязан Тиберию, объявившему его своей правой рукой в сенате и безоговорочно ему доверявшему в принятии всех решений. Но повелитель умер, к чему теперь настаивать на выполнении его посмертной воли? Множество рук потянулось к Юнию с намерением стащить со скамьи, избить, растерзать, но Калигула жестом остановил всех и подал знак консулам.

Гней Ацерроний Прокул принял ларец из рук Силана и при полном молчании сломал массивную печать. Стоило начать чтение документа, как сразу раздались возгласы протеста. Наибольшее возмущение вызвали имена тех, кто засвидетельствовал это завещание. Несколько вольноотпущенников и какой-то безграмотный рыбак. Усмешка Гая переросла в язвительную ухмылку. С таким лицом он заслушал, как вздорный старик, вместо того чтобы назначить его наследником первой степени, как предполагалось всеми, а Гемелла – второй, если что-то случится с Калигулой, сделал их сонаследниками в равной степени, которые должны были попеременно управлять империей. Чтение этого пункта совсем заглушили крики негодования.