Римаут. Ледяной ключ
Шрифт:
— Не знаю, — честно ответил Брон. — На мой взгляд, не похоже. Но вот одна странная деталь — взгляните на распечатки. Это же багажник вашей машины?
Фроман растерянно перебрал листы. Да, судя по сумкам… А вот и сетка с инструментами, они ее вместе покупали с Марией, в автосалоне, когда выбирали «аутлендер».
— Ничего не понимаю… Ну да, похоже. Зачем вы в него залезли?!
— Это еще не все фотографии, — не отвечая на вопрос, продолжил комиссар. — Вот, ознакомьтесь.
Тот же багажник, но с другого ракурса. Между сумок небольшой бумажный сверток. Вот он уже раскрыт, виднелась стопка купюр. Вот они
— Пока вы любезно согласились побывать у нас, дружище Фредерик лично выясняет — по номерам и сериям — не те ли это деньги, которыми вы оплатили дом. Если да — то у нас для вас не очень хорошие новости. Хотелось бы услышать объяснения, что этот сверток делает у вас в машине.
Павел молчал, рассматривая распечатки.
— Вы подумайте, подумайте… В убийстве-то вас никто не обвиняет, — уговаривал Брон. — Но как-то вы в этом деле замешаны, это очевидно.
— Будьте вы прокляты с вашим городишком! — прорвало наконец Павла. — На кой черт я сюда приехал?!
— Это чистосердечное признание? — посмеиваясь, спросил Каневски, но под свирепым взглядом комиссара тут же замолчал.
— Это крик души, — твердо ответил Павел и бросил фотографии на стол. Один лист скользнул и улетел на пол, но всем не до того. — Я требую адвоката. Здесь. Сейчас. И вместе с ним мы едем и осматриваем мой дом. Мою машину. Мой туалет, если вы так любите копаться в… И если ничего не найдется, я подаю на вас в суд. За вред репутации, здоровью и деловому имиджу. Все ясно?
Каневски замер. Переломный момент — сейчас многое зависит от решения комиссара. Не может же он отказаться от такого варианта?
Лири, совсем было заскучавший от наблюдения за отсутствием событий, оживился. Неплохо! Эти деревенские увальни, одержимые желанием раскрыть убийство, действовали по крайней мере быстро. И довольно шумно: целая кавалькада автомобилей остановилась возле ворот Фроманов, начисто забив собой улочку вплоть до тупика.
Полицейские вежливо, но решительно вывели из машины Павла — хоть этот без наручников, хватило ума! Из другой машины вылез толстяк-комиссар — Лири уже имел счастье пообщаться с ним с утра. Из третьей — суетливый господин в золотых очках, в котором за километр угадывается адвокат, и еще пара каких-то мужчин. По раскладке ситуации — судейский и кто-то из прокуратуры.
Пришли брать Фромана на горячем?
Лири ухмыльнулся. Камера над воротами показала, как они все колонной заходят во двор, один из полицейских пошел в дом — ну да, ключи же нужны, все по закону…
Машину Павла сфотографировали со всех сторон. Вместе с полицейским из дома выбежал Виктор, бросился к отцу, добавляя суматохи.
Наконец багажник открыли. Лири переключился на внутреннюю камеру и с удовольствием записал процесс поисков свертка. Конечно, эти господа — в какой-то мере его коллеги, но каков фильм получился! В Брюсселе обхохочутся: сперва деловитые и важные лица становятся все более растерянными, потом и вовсе недоумевающими. Время от времени в машину заглядывал сам комиссар, недовольно щурился и оглядывался на Каневски.
На того просто больно было смотреть. Человек находился в шаге от полного провала, хоть статую с него ваяй. Аллегорическую. «Я идиот и знаю об этом».
Поиски ожидаемо закончились ничем.
К Павлу все потеряли какой-либо интерес. Он стоял посреди двора, обняв за плечи Виктора. Адвокат и чиновники уехали, а Брон продолжал разнос незадачливого помощника. Ситуация курьезная, но Лири почему-то стало тревожно. Веяло в воздухе скорыми неприятностями, уж это чувство он давно научился ни с чем не путать.
Каневски так и стоял на месте, а распалившийся комиссар отошел в сторону. Вот он пересек дворик и зашел за угол, там стоял небольшой сарайчик с инструментами, больше никому не нужными — Рец погиб, а Павлу в страшном сне не привидится взять и начать вырезать по дереву.
Агент переключился на следующую камеру и замер. Вот Брон неторопливо свернул за угол, пропадая из видимости остальных. Зло пнул попавшуюся на садовой дорожке лейку, та улетела в кусты. Решил выпустить пар, пока не прибил незадачливого подчиненного? Это правильно. Комиссара что-то насторожило, он открыл рот — черт побери, но где звук, почему ничего не слышно?! — и закричал что-то, выпучив глаза.
Лири всматривался в экран, но не мог разобрать, что это: туман, полосы чьей-то одежды, руки? Непонятное белесое нечто обхватило толстенную шею Брона и начало мять ее, скручивать, словно пробку с бутылки. Уж это ни с чем не спутать: душат его, методично душат. Все говорило о том: мгновенно налившееся кровью лицо комиссара, бестолковые взмахи руками, без препятствий проходящими сквозь неясное марево.
Специальному агенту даже показалось, что он слышит хруст сворачиваемой набок шеи местного шефа полиции, но это, конечно, не так. Звука с камеры не было, все происходило почти мгновенно и в пугающей тишине.
Выбежавшие из-за угла полицейские во главе с Каневски, и спешившие за ними Павел с сыном наткнулись на лежащий поперек дорожки труп Брона. Никаких сомнений, что труп — вряд ли у живого человека бывает голова, свернутая назад и набок под таким углом.
Лири трясущейся рукой отмотал запись немного назад, но рассмотреть все равно толком ничего не получилось.
Да, вот оно нечто.
Да, оно — убивает.
Но что это такое — не сможет определить ни один эксперт.
Специальный агент вдруг понял, что с развитием карьеры за счет этого дела у него могут возникнуть огромные проблемы. Похоже, они уже начались.
10. Поиски и находки
— Что там за шум был во дворе? — спросила Мария. Она стояла в дверях комнаты сына, держась за стену рукой. Слабая, но уже вполне способная ходить по дому. Бинты с головы бы снять и что-то придумать с прической — на половине головы волос почти не осталось. Но пострадавшая об этом, к счастью, пока не знала.
Виктор только что проводил отца, который взял-таки машину и поспешил на работу. Труп комиссара увезли полицейские, предварительно обследовав все вокруг. Никаких улик: в глухом углу двора никого, кроме погибшего, не было. Да и быть не могло. Каневски, автоматически ставший — пусть на время — старшим по званию в комиссариате, суетился вовсю, но бесполезно. Никого и ничего. Такое ощущение, что Брон сам себе свернул шею на ровном месте.