Римляне
Шрифт:
– Точь-в-точь как этот несчастный… «Все зря!» – вот что сказал скворец. Жаль, что вы не слышали. – Как и предполагал Юстус, сплетники даром время не теряли.
– Август должен был слышать, как жаловалась птица, – заметил кто-то.
– Вот бы мне такую! В следующий раз Август придет на пир, а я ее возьму и вытащу. Вот потеха!
Мысль понравилась. Стенания Юстуса были прерваны стуком в дверь. Сначала он не обратил внимания, но потом не удержался и осторожно выглянул в окно.
– Убирайтесь! – завопил он. – Оставьте меня! Я сверну птице шею и успокоюсь. Как вы все мне надоели!
– Но я хочу купить
– Как ты смеешь издеваться надо мной? – завизжал он. – Получай! – Схватив горшок с грязной водой, который жена оставила на полу, он выплеснул содержимое за окно. – Теперь уберешься?
Слуга заплясал на месте, отряхиваясь и проклиная Юстуса:
– Ох! Ох! Ты меня испачкал, негодяй! Подожди, я до тебя доберусь!
– Правильно! Так ему и надо! – По оживленной улице проталкивался другой слуга, который, однако, счел благоразумным остановиться на некотором удалении от опасного окна. – Поделом тебе, Луций, за то, что ты хотел опередить моего хозяина! Чья это была выдумка? А теперь послушай, добрый человек, что бы он ни предложил, я дам вдвое больше. Моему хозяину нужна эта птица.
Луций, все еще приводивший в порядок свою одежду, вытащил золотую монету:
– Видишь? Лови! Можешь попробовать на зуб. Настоящая. Возьмешь двадцать?
– За такую ценную птицу? Я дам сто. – Второй слуга достал мешочек со звонкими монетами. – Желание моего хозяина стоит сотни монет или вовсе ничего. Он не будет покупать по дешевке. Ему это не нужно!
Юстус, зажав в руке золотую монету, глядел на слуг. В первый и единственный раз в жизни он не знал, что сказать. С усилием он произнес первое пришедшее на ум:
– Я продам птицу, – Юстус с усилием сглотнул слюну, – тому, кто предложит больше.
– Двести! – выкрикнул Луций, решив, что другой слуга располагает ограниченной суммой.
– Слышал его? Двести!
– Двести!
Эти слова передавались по всей улице, запруженной заинтригованными прохожими. Из окон домов по обеим сторонам дороги торчали головы любопытных.
– Тысяча!
– Ну и ну!
Юстус молчал.
Слуга дошел до предела, надеясь победить соперника. Луций тоже мог предложить тысячу, но мог и постепенно набавлять цену. Он не знал ответа на щекотливый вопрос: сколько потянет его хозяин. Если он предложит слишком мало, противник может перекупить птицу, и все же – больше тысячи! Принимая во внимание общественный характер сделки, Луций рисковал.
– Тысяча пятьсот!
– Соглашайся, Юстус! – крикнул кто-то.
Юстус был бы рад согласиться, но не мог. Он словно окаменел.
– Пять тысяч!
Луций злобно глянул на слугу:
– Замечательно. Продолжай. Но советую предупредить своего хозяина, что ему придется иметь дело с моим. Мы не терпим вмешательства.
Слуга пожал плечами и крикнул Юстусу:
– Послушай, ты согласен? Я должен принести деньги, но ты смотри меня не обмани. Никому не вздумай продавать. Теперь эта птица наша.
– По рукам. – Голос Юстуса звучал хрипло, и лицо побледнело. Он блуждал взглядом по окаменевшей толпе, пока не заметил знакомые черты, щетинистую бороду и черную волосатую грудь. Вид человека вывел Юстуса из оцепенения.
– Эй, Деметрий! Можешь сшить мне пару башмаков, нет, две или три пары из самой лучшей кожи!
Деметрий и другие сапожники молчали.
Юстус выпятил грудь и просиял:
– Я же вам говорил. Мысль приносит деньги. И вот так оно и вышло!
Ветер Гиппала
Моряка звали Гиппал, и он выполнял особую миссию. Вне всякого сомнения, он был грек. Удивительный человек, посвятивший всю жизнь доказательству научной теории. Я встретил его на пути из Коптоса на Ниле в Беренис, откуда наши товары отправляли по Персидскому заливу арабам в обмен на товары из Индии или с Африканского побережья. Через Персидский залив шла торговля Рима с Востоком. Большое значение в то время имели арабские гавани и острова у южного берега залива, потому что именно там располагались самые оживленные рынки. Сегодня торговля ведется уже в самом Беренисе, и все благодаря Гиппалу.
Мы путешествовали уже три дня, но обменялись всего лишь несколькими замечаниями относительно жары или упрямства верблюдов. Мне сказали, что Гиппал сопровождает груз с вином и, по слухам, с золотом, соблазнительным для разбойников, поскольку в большинстве случаев за перец, жемчуг и корицу приходилось платить золотом. Гиппал охранял караван на протяжении всего пути, после того как потерял у арабского берега свой корабль из-за безрассудной авантюры, с которого сам еле спасся – единственный из всей команды. Я узнал об этом только во время нашей третьей остановки в пустыне.
Всего в пустыне одиннадцать остановок, похожих друг на друга как две капли воды. Они окружены крепкой стеной из обожженной глины, а в середине имеется открытое пространство для верблюдов. Изнутри стена защищена черепичным козырьком, чтобы лучи солнца не обжигали путников. Это самый обычный и простой караван-сарай на Востоке. Иногда там имеются вырезанные в скале колодцы. Вокруг растут две-три чахлые пальмы да грубая трава – единственный корм для верблюдов. Есть и будка часового. В нашем караван-сарае тоже была такая будка, но без часового. Я думаю, что в таком месте солдатам легко сойти с ума, и, возможно, каждые два-три месяца стража занимала свой пост, чтобы отразить набеги разбойников или починить стену. Вода была неплохой. Император Август следил за ремонтом колодцев, когда отправил экспедицию в Аравию. В Персидском заливе продолжали собирать подати, и именно с этой целью я направлялся туда.
Мы добрались до привала в темноте. Так всегда получалось, потому что днем мы отдыхали в каком-нибудь пустынном овраге в тени, памятуя о том, что легче переносить жар, исходящий от камней, чем изнуряющие лучи солнца. Мы тихо лежали, ругаясь про себя, пили воду из фляжек и пытались спать, не обращая внимания на мух. Вечером собирали вещи и шли дальше по раскаленной докрасна пустыне. Нас подстегивала мысль о близком привале, воде и спокойном сне. Но никогда не удавалось как следует отдохнуть, потому что мы отправлялись в путь с первыми лучами солнца.